Да, мальчики...Мы сыграем в эту игру. ваши ставки? Моя очередь рассказывать историю.

Только теперь я могу назвать это море своим. Только теперь, когда оно приняло мое жертву. Только теперь, когда я понял, как же мало мне дано. Только теперь, когда украли мое сердце.
Тот день был самым темным в моей жизни – или в моей смерти? Не знаю. Незадолго до этого я говорил, что море – это я. И теперь я понял, насколько же был не прав. Тьма в моей душе…Я думал, что властен над нею и могу использовать её. Теперь – знаю. Она властвует надо мной и использует меня, когда ей нужен.
Я сижу за органом. Струи пара вырываются из медных труб. Какофония высоких и низких звуков. Мой яростный крик – но я не чувствую, как кричу. Волны колотят о борта, заливают палубу – я ощущаю их так же ясно, как и тяжесть ключа на шее. Ключа, которым можно открыть пустой сундук.
И я вспоминаю. Все дни. И особенно – ночи…

Та ночь была страшна. Как сейчас помню скользкие доски мелкого торгового корабля, отчаянные крики команды, свою бледную руку, решительно сжимающую нож… И боль. Эту страшную боль… Я надеялся, что она покинет меня. Я надеялся, что умру. Но когда ладони обагрились гутой темной кровью, когда с моих губ невольно сорвался стон, я понял – нет. Жизнь слишком крепко держит меня. Слишком крепко…Когда сердце оказалось у меня в руке, я смотрел на него, как на дохлую рыбину. Что-то совершенно чуждое мне. Не знаю, почему стихли дикие вопли матросов, увидевших противоестественное, ненормальное явление. Может быть, они спрыгнули за борт. Я не знаю. Помню лишь громкий надсадный вопль, неуловимое движение крупного тела под кораблем и треск ломающегося корабля. Громадину Кракена. Чьи-то скользкие щупальца, заткнувшие мне рот, скользнувшие в горло, сковавшие губы немотой. Они срастались с моим телом, вскоре я чувствовал их так же ясно, как любой свой орган. Сквозь толщу воды надо мной я затухающим взглядом я различал лишь серебристую рябь поверхности и чудом уцелевшие доски. Я падал в холодную тьму… Я надеялся, что хоть там смогу найти покой. Но нет – нырнувший кракен вынес меня на поверхность. Тогда я понял, что наши жизни связаны, а смерти – предначертаны в Небесных чертогах.

Холодное ясное утро после этой ночи. Я стоял на берегу мелкого песчаного острова. Я знал, что сделаю. Я спрячу сердце в каменный сундук, а сундук зарою в белом теплом песке. И дам себе клятву не выходить на берег. Только один раз в десять лет смогу я ступить на твердую землю.

Я опускался все ниже. Давал клятву за клятвой, проклинал себя и весь мир, пока не погряз в долгах перед миром настолько, что выпутываться из них не имело смысла. И тогда я начал свою теперешнюю жизнь. Аид достал мне корабль. Простой военный корабль. Сначала я плавал один – подчиняясь моим мыслям, голландский бриг несся по волнам сквозь любые бури. Потом мне стало не над кем насмехаться, а горечь и ирония жгли меня изнутри. Свой первый черный заплыв я совершил через месяц. Я подобрал моряка. Заставил его поклясться. Он отдал мне душу – на сто лет… Он не прожил долго. Канул в Лету, став одним из украшений корабля. Моего корабля ужаса. Моего корабля кошмаров. Моей души. Я назвал его «Летучий голландец». И это имя воспели в веках. Зло. Морской дьявол. Это я – перед вами, курю трубку. И вы не прогоните меня. Вы откинули в сторону кости.
Завтра я вернусь – завтра ночью. А сейчас я ухожу. Потому что на горизонте потухли звезды.