***
Норрингтон начал приходить в себя где-то через четверть часа. Ну, не то, чтобы так уж «приходить в себя», но, по крайней мере, стал дышать ровнее, мигать чаще раза в две минуты и оторвал взгляд от неба.
Все же не зря Беккет не захотел прыгать. В таких случаях интуиция часто выручает.
За прошедшее время Катлер успел изучить с полсотни дрейфующих мимо лиц, но это занятие ему быстро наскучило. Уж слишком одинаковые были у них выражения.
Не без тревоги Беккет ощущал в атмосфере моря мертвецов что-то усыпляющее и отупляющее. Он попробовал было вспомнить о своем поражении, и насторожился – горечь и шок притупились больше, чем должны были бы.
Теперь лучше понятно миролюбивое отношение Норрингтона, который по идее должен был бы куда больше ненавидеть.
И понятно, почему тот все же прыгнул в воду.
Хорошо, что они встретились. Вдвоем, действительно, легче, чем одному в окружении отрешенных господ и дам. Хоть какая-то от этого честного подлеца польза.
Норрингтон что-то хрипло проговрил.
- Э… что? – переспросил Беккет.
- Спасибо.
- А! – Катлер все не удержался от того, чтобы глумливо заметить нехитрый факт. – Уже второй раз. Ну да благодарности от вас все равно не дождешься. И зачем я только вас снова вытащил?
Норрингтон даже сумел улыбнуться, хоть и немного закашлялся.
- Негодяй… - почти спокойно выдохнул он осевшим голосом.
- Идиот, - эхом откликнулся Беккет.
Что-то было совершенно особенное в их обмене «любезностями» здесь: не чувствовалось того, что должно стоять за этими словами. Более того, что-то словно вырвалось и улетело прочь, оттого что было произнесено.
Действительно, какое мертвым дело до живых обид? Как там говорил Джек Воробей: «Этот долг был выплачен»?
Беккет взвесил свою мысль и с тревогой покосился на парочку ближайших соседей.
Да ладно, что теперь бояться ухода каждой эмоции? Ему вроде бы и при жизни не были свойственны бурные истерики и всепоглощающая злопамятность. Так что все в порядке. Пока что.
- Ну что, вам уже лучше, адмирал? – поинтересовался Катлер.
- Да, кажется.
В подтверждение своих слов упрямец Норрингтон сделал попытку сесть. Надо же, получилось, хоть и стиснув зубы. Ну и зачем это было нужно?
- А что с вами случилось в воде?
- Не знаю, - поморщился Норрингтон. – Сначала мне показалось, что меня накрывает беспамятство, а когда я попытался сопротивляться, я почувствовал рану, как живой. Кстати, а вы не чувствуете иногда чего-то вроде памяти тела от ваших повреждений? – вдруг заинтересованно спросил адмирал.
- По счастью, нет. Учитывая, что я погиб при взрыве крюйт-камеры.
Норрингтон удивленно покачал головой. Да уж, что ни говори, а попадание ярда в крюйт-камеру, действительно, редкое явление…
- А теперь, пожалуйста, потрудитесь объяснить мне, что вы имели ввиду, когда говорили о том, что сражение должно было продлиться недолго после моей смерти, - напомнил Беккет, оценив, что Норрингтон уже вполне может нормально говорить.
- Ах, это…
Адмирал немного смущенно улыбнулся.
- Видите ли, лорд Беккет, дело в том, что среди наших офицеров уже назревал мятеж…
- В котором вы были замешаны, не так ли? – перебил Катлер, вдруг понимая, что масштабы предательства были куда больше, чем он думал.
- Да, - спокойно сознался адмирал. – Хотя вы достаточно неудачно послали меня на «Летучий голландец», помешав мне довести дело до конца. Но я думаю, что ваша смерть подтолкнула недовольных к уходу из сражения.
- Так вы еще больший предатель, чем я думал, - проговорил Беккет, чувствуя, что даже атмосфера этой проклятой туманной ночи с привидениями не может заглушить злости.
Нет, правда, как он мог доверять этому человеку?
На секунду Катлер даже задумался о том, что мог бы изыскать некий способ столкнуть Норрингтона обратно в воду. Но все-таки сейчас польза от собеседника была ощутимо важнее преходящих эмоций. Да и злился Беккет скорее на себя – за то, что не разглядел истинного положения вещей – чем на Норрингтона. Привычки считать предательство личной обидой Катлер уже давно не имел.
Так что он заставил себя улыбнуться и пожать плечами.
Да и не факт, что за бортом не окажется он сам. Все-таки сила и ловкость были сейчас не на его стороне, хоть адмирал еще и не совсем оправился от купания.
- Браво, мистер Норрингтон. Вы можете считать себя одним из тех немногих, кто ухитрился выглядеть в моих глазах не тем, кто он есть на самом деле.
Адмирал приподнял брови.
- Хм, сомнительный комплимент, - иронично заметил он.
- Пожалуй, - улыбнулся Беккет. – Хотя я скорее расценил бы это как комплимент, чем напротив.
- Ну, конечно, «все невещественное стало вдруг несущественным», - весьма похоже передразнил Норрингтон с такой самодовольной усмешкой, словно наконец-то повесил Джека Воробья.
- А что, вы не согласны? – поддразнил Катлер.
- Ну почему же… Очень дельная мысль, - рассмеялся адмирал, но знакомые льдинки в глазах говорили, что ему не смешно на самом деле.

***
- Чушь полнейшая, адмирал! – уверенно заявил Беккет. – Именно показное – заметьте показное! – милосердие Цезаря к не раз выявленным и побежденным врагам стало причиной его гибели. А вовсе не преждевременность амбиций.
- Однако же, даже вы не будете отрицать, что Цезарь фактически сам вложил кинжалы в руки сенаторов…
- Которых давно должно было не быть.
Адмирал упрямо покачал головой и язвительно улыбнулся:
- Нашлись бы другие. Всех не казнить.
- Как и на всех не угодить, - еще язвительнее улыбнулся Катлер Беккет. – Но всех казнить, заметьте, все же проще.
- Однако же, мира в Риме достигли не Марий и Сулла с их репрессиями, а Цезарь Октавиан, продолживший политику дяди. Что не подтверждает выгоды от так любимой вами кровожадности.
- Что? Только не говорите мне, что Октавиан был милосерден. Вы, верно, немного подзабыли историю.
- А ваша память просто превосходна и всегда точна, лорд Беккет, - насмешливо поклонился Норрингтон, скупо разводя руками. – Но я не говорил, что Октавиан был милосерден. Я говорил, что он дал себе труд прикинуться милосердным.
- Весьма выборочно, заметьте!
- Не слишком выборочно.
- О, ну конечно…

***
- Так что как-то мы даже прожили недельку под мостом…
- Под мостом? – прыснул от смеха Норрингтон.
- Что поделать, - добродушно пожал плечами Беккет. – Куда только не загонит человека отсутствие денег. А мы с Мерсером тогда кое-как сводили концы с концами, чтобы заплатить за обучение. Впрочем, вам должно быть отлично известно, что спать под мостом не так уж страшно, как кажется с высоты пристойного положения. Где вы жили на Тортуге все то время?
- О, лучше не спрашивайте. Но ведь мне не надо было днем дотягивать до образа приличного студента-юриста. Я всего лишь пьянствовал, никак не решаясь оборвать свою потерявшую смысл жизнь, боясь и надеясь, что это кто-то сделает за меня.
О былом падении Норрингтон рассказывал весьма отстраненно и с легкой усмешкой, которая Беккету весьма нравилась, будучи на его взгляд вполне достойной реакцией на такие воспоминания.
- Вот, кстати, за что я вас все же уважаю, так это за то, что вы сумели подняться, - признался Катлер. – Был у меня один приятель – Том МакКеллах. Тоже бедный, но умный и желавший пробиться вверх. Его вышибли из колледжа за «вольнодумство», хотя он всего лишь имел неосторожность что-то ляпнуть при завистнике. Я тогда не верил своим глазам, видя, как Томми превращается в скотину, спиваясь день ото дня. Так вот он, встретившись с бывшей невестой, которая вышла замуж за богатого мануфактурщика, не бросил пить, а через неделю нашел новой встречи, убил ее и попытался заколоть себя, но не сумел хорошо ударить – был пьян. Потом его повесили.
- Возможно, мне помог тот факт, что в отличие от этого вашего мистера МакКеллаха, я получил по заслугам. Так что мир оставался в моих глазах вполне разумным и справедливым, несмотря на то, что творил со мной, - грустно улыбнулся Норрингтон. – Мне было, куда желать вернуться.
Вообще он выслушал рассказ мрачновато и задумчиво. Проникся. Забавно.
Беккет с трудом мог это даже логически представить, не говоря уже о том, чтобы прочувствовать. Загадочной была эта способность некоторых людей чутко воспринимать чужие беды и радости. И Норрингтон был далеко не самый яркий образец тонкой натуры, но все-таки тоже демонстрировал порой это забавное свойство души.
- Вот скажите мне, адмирал, как вы это делаете? Как у вас получается сочувствовать?
Норрингтон сначала удивился, а потом закатил глаза так, как сделал бы Катлер в раздражении от чьей-то непробиваемой тупости.
- Я этого не делаю, - серьезно сказал адмирал. – Это делает что-то со мной, а я могу только давать ему волю или противиться.
- А вам это нравится? Только честно. Перед кем тут слепо хвалить мораль?
Норрингтон все же рассмеялся.
- Оригинальный вы человек, лорд Беккет. Я не знаю ответа на ваш вопрос. Честно. Может быть, мне было бы удобнее быть таким, как вы. А может и нет… А вам самим нравится быть бесчувственным?
- Да, - улыбнулся Катлер. – Я хотя бы понятен себе. А мне трудно считать правильным непонятное.
Норрингтон только пожал плечами в ответ.

***
- Значит ваш отец погиб при Мальплакке? – переспросил Беккет. – Забавное совпадение. Мой тоже.
- Ваш отец служил в армии?
- Да, капитаном в полку герцога Аргайла. И был преизрядный мерзавец, спускавший последние деньги на вино, карты и женщин. Матушка бросила его, когда он заразил ее сифилисом.
Норрингтон сочувственно опустил глаза. Надо сказать, он воспринял это куда больнее, чем сам Катлер, давно уже почти стерший все лишние впечатления из памяти без особого труда, причем.
- Ну что ж, родителей не выбирают, - грустно заметил адмирал. – Мне повезло с этим гораздо больше, чем вам. По крайней мере, я мог в детстве считать отца образцом для подражания.
- А вас не смущает, что ваш отец служил под командованием герцога Мальборо, который был человек весьма делового подхода?
- Нет, не смущает, - голос Норрингтона стал несколько холоднее, чем до сего момента. – Мне самому, знаете ли, выпало послужить даже под вашим началом. А вы были гораздо хуже. И что с того?
- Ну, я бы сказал, у вас это неважно получилось, адмирал…

***
- С людьми можно найти общий язык самыми разными способами. И вовсе не обязательно ставить наглеца на место при помощи власти, - возразил адмирал. – А главное, это не всегда возможно. И не только в случае с Воробьем. Например, когда я только стал капитаном, у меня был весьма оригинального поведения кок, который продолжал дерзить мне, несмотря на ряд дисциплинарных наказаний.
- Вышвырнуть вон и все проблемы, - удивился Беккет.
Норрингтон усмехнулся.
- Сразу видно, что вы никогда не служили во флоте. На корабле каждое слово через полчаса знает вся команда. А у капитана есть в сущности одна главная обязанность – разыгрывать из себя божество, способное держать в строгой дисциплине сбитую в тесном пространстве тысячу человек, которым уже осточертели сырость, работа и галеты. Мне же тогда было двадцать пять лет, И команда недавно сошедшего со стапелей «Бесстрашного» видела меня впервые.
Ну и что? Катлер был уверен в том, что в свои двадцать пять Норрингтон ухитрялся вполне соответствовать высокому положению.
- В общем, это выглядело бы весьма некрасиво, если бы я не нашел другого способа разобраться с наглецом, кроме как выставить его на берег.
- Ладно, признаю, вы правы.
- Так вот, наглец поменял отношение ко мне после того, как я начал в ответ на каждую дерзость с серьезным видом рассказывать ему бредовые рецепты блюд из крысы.
- Крысы? – чуть шире обычного улыбнулся Беккет, представив себе картинку маслом по холсту: капитан Норрингтон, разглагольствующий о крысах для столь благодатной аудитории.
- Последняя дерзость, которую выкинул тот кок, была под рождество, в кают-компании на глазах у всех офицеров «Бесстрашного». Кок тогда принес мне лично в качестве особого знака внимания дюжину зажаренных грызунов. Однако же, это окончилось конфузом для него самого, потому что я предложил ему съесть блюдо пополам, и беднягу стошнило после первой же крысы.
Было смешно. Наверное, больше оттого, что эти чудачества мог вытворять серьезный и сдержанный Норрингтон. Хотя и сама картина, капитан с коком едят под рождество крыс на глазах у офицеров, заслуживала смеха.

Когда на «Летучий голландец» перестали взбираться люди из лодок – кончилось свободное место? – корабль-призрак двинулся навстречу, легко находя путь. Лодки, словно, сами расходились, уступая дорогу.
Имел место соблазн спрятаться за спиной Норрингтона. Однако это было бесполезно и просто некрасиво. А потому Беккет заставил себя принять невозмутимый вид и шагнуть вперед – потому что иначе разница в росте все равно придала бы ему вид прячущегося за адмиральской спиной.
Люди – вроде бы совершенно незнакомые – моряки «Голландца» смотрели на них двоих не без интереса. А кто-то и несколько агрессивно. Взгляд Тернера был прочно прикован к Норрингтону. Тот не отводил глаз, и Катлер своим недавно появившимся шестым чувством ощущал, как между этой парочкой густеет и дрожит воздух. А, может, это была только игра воображения.
Веревочную лестницу им кинул весьма недружелюбно настроенный матрос, однако, Беккет уверенно шагнул первым. Привычка никогда не терять лицо работала даже быстрее, чем он успевал обдумать то, что делает.
- Лорд Беккет, адмирал Норрингтон, - сухо поприветствовал Тернер, появившийся среди чуть расступившегося круга своих людей.
Дэйви Джонса нигде не было видно. Значит, Тернер все же проткнул сердце и занял место капитана. Несомненно. Вот и разгадка того, что случилось в конце…
- Мистер Тернер, - одновременно с позабавившей Катлера синхронностью кивнули в ответ Норрингтон и Беккет.
- Вы погибли вместе с ним? – требовательно спросил Тернер, поглядывая на адмирала если не с явным отвращением, то уж точно с неодобрением.
- Нет, - коротко и немного резко ответил Норрингтон, не вдаваясь в объяснения.
Вместо этого он покосился на рулевого и вдруг подмигнул этому весьма пиратского, хоть и мрачноватого вида малому лет пятидесяти.
Уилл Тернер нахмурился и покосился назад – в сторону штурвала.
Беккет сдержал улыбку, увидев изумление на лице рулевого.
Потом этот матрос «Летучего голландца» шагнул вперед. Перед ним расступались, да и сам Уильям Тернер бросил весьма теплый и уважительный взгляд. Ага, это мистер Тернер-старший, не так ли? Похож.
- Он не сражался тогда против вас. Он погиб немного раньше, вот там, внизу, спасая Элизабет, - хрипловато выговорил рулевой.
Уильям со смесью ревности и благодарности посмотрел на Норрингтона уже совсем другими глазами. Тот являл собой образец сдержанности и невозмутимости, твердо выдерживая взгляд.
- Что, однако, вовсе не означает, что я был бы на вашей стороне, если бы остался жив, - холодно заметил он.
О, какое трогательное нежелание оправдываться. Чудненькая картинка, друг мой.
Беккет пока что постарался просто получать удовольствие, наблюдая сцену, раз уж не мог быть активным участником. Заинтересованная улыбочка, к тому же, как всегда, отлично помогала гасить страх.
А тем временем Норрингтон все же слегка вздрогнул, переведя взгляд с Тернера-младшего, на Тернера-старшего и знакомое место на кормовой галерее.
- Вы его отец, не так ли? – спросил адмирал, пытаясь скрыть волнение.
- Да, - рулевой совсем чуть-чуть улыбнулся, но потом снова мрачновато опустил глаза. – Наверное, мне надо попросить у вас прощения, адмирал…
Повисла немного неловкая тишина, нарушившаяся тем, что кто-то сзади крикнул: «Да так ему, собаке, и надо было!» Второй голос нерешительно поддержал первый, но сконфуженно стих, когда Тернер-младший покосился в сторону крикунов.
- Я не держу на вас зла, - серьезно ответил Норрингтон, после чего он даже почти тепло улыбнулся пирату. Почти. – Это было бы глупо. Вы сделали то, что должны были сделать.
- Не то, что был должен, но спасибо, - выдохнул Тернер-старший.
Похоже, сгорбленная спина, хриплый голос и мрачноватое выражение лица были весьма обыкновенны для этого человека.
- Вы, действительно, отдали жизнь, спасая Элизабет? – спросил Уильям Тернер, с каким-то нечитаемым выражением лица глядя на Норрингтона.
Адмирал пожал плечами с весьма правдоподобным равнодушием.
- Да.
На том разговор между ними и окончился, причем оба казались этим весьма недовольны, словно хотели бы еще что-то сказать, но не знали, как заговорить.
Тернер-младший повернулся к Беккету.
- Возможно, - угрожающе сказал он, - кто-то другой на моем месте оставил бы вас болтаться там очень долго.
Сказать «спасибо» язык не поворачивался. Давно это было, когда он нуждался в чьем-то милосердии. Даже забылось, как при этом мерзко на душе. А дерзкая насмешливая улыбка так и лезла сама собой, хоть ее никто и не звал появляться на лице…
- Но это было бы довольно низко, не правда ли? – вдруг с усмешкой вставил Норрингтон.
Уильям Тернер перевел на него долгий задумчивый взгляд.
- Возможно, вы правы, - признал он, несмотря на явное неудовольствие большинства своей команды. – Но этот человек все равно не способен оценить такого подхода.
Ну почему же? Вовсе нет.
- И что же с нами будет дальше? – спросил Беккет со всем возможным для него спокойствием.
- Не знаю, - Тернер пожал плечами. – Я вижу лишь то, что они уходят на берегу, но куда они уходят, я сказать не могу. Мы будем там через сутки.
Чувства от такого известия были самые противоречивые. Но уж точно не радость.
А, кстати, забавная система. Почему бы мертвым не попадать сразу на берег?

***
Ждать пришлось часов двенадцать – до заката.
После чего на палубе появилось какое-то необычное оживление. Самое удивительное, а главное удачное, было то, что Тернер и Норрингтон появились на баке, и потому Беккет снова мог их слышать.
- В этот раз задержите дыхание, - посоветовал Тернер. – Там вы не сможете дышать в воде. – Держитесь за что-нибудь!
О, совет, очень кстати. Беккет ухватился покрепче.
Когда от солнца осталась лишь едва заметная кромка, «Летучий голландец» снова пошел под воду. На этот раз он тонул не вниз, а падая на бок и переворачиваясь. Как этот корабль был способен на такие перемещения, до сих пор оставалось загадкой, ну да и черт с ней, главное…
Когда зашло солнце на поверхности воды сверкнуло что-то зеленое, а потом вода стремительно обрушилась вверх. Или же это «Голландец» стремительно перевернулся. Беккет так и не смог уловить, что же именно произошло – он был занят тем, чтобы не сорваться, хватаясь за слишком гладкие зубья носовой фигуры.
На поверхности было другое место. Другая вода, другое небо, другой ветер… Даже другое ощущение собственного тела. Это не поддавалось описанию словами, хотя Катлеру еще не приходилось жаловаться на свои риторические способности.
- Вы в порядке? – прозвучал наверху смеющийся, но невеселый голос Тернера.
- Да, - откашлялся Норрингтон.
- До земли не далеко. Вы умеете плавать?
- Достаточно.
О нет, только не это!
Берег, причем даже населенный, виднелся где-то в пятистах ярдах. А вот плавать Беккет умел плохо. Впрочем, так или иначе, он все равно вернется туда же: если не поплывет и если не доплывет. Значит – плыть. И все же почти животный ужас скрутил внутренности в комок от вида расстояния до берега. Неужели сейчас… только-только… Нет! Он обязан доплыть.
- Отлично, - невыразительно констатировал Тернер. – Сами понимаете, «Летучий голландец не тот корабль, появление которого желательно у берега. Прыгайте.
- Минуту, - вклинился настойчивый взволнованный голос Норрингтона. – Я хочу перед тем, как уйти, сказать, что вы приняли неправильное решение, капитан Тернер. Возвращайтесь через десять лет. Я знаю, что она будет ждать вас.
Беккет усмехнулся внезапно пришедшей мысли о жене. Интересно, если бы Джейн любила его так же, как эти двое – мисс Суонн… Ой, нет, лучше не надо.
- Убирайтесь к черту! - едва не сорвался на крик Уилл Тернер.
- Сию минуту, капитан Тернер. Прощайте.
Шаги, плеск воды с правого борта.
Беккет понял, что пора, и тоже спрыгнул в воду, постаравшись сделать это бесшумно. От страха он чуть не забыл, как плавать вообще, но все же сумел вынырнуть и вернуть ощущение воды, которая держит вес тела.
На этот раз «Летучий голландец не переворачивался и даже не уходил под воду. Корабль-призрак просто исчез, словно его здесь и не было. Даже не пошла волна.
Беккет увидел спину Норрингтона, уверенно поплывшего в сторону берега.

***
То, что он вернулся в мир живых не один, адмирал заметил, похоже, только после того, как выбрался на берег и оглянулся назад.
Беккету в это время приходилось тяжко. После немного больше, чем половины дистанции, он начал задыхаться и держался на поверхности одной лишь силой отчаянного желания жить.
Совершенно без колебаний Норрингтон скинул мокрый кафтан, пояс с оружием и поплыл обратно, прихватив выброшенный прибоем обломок какой-то доски.
Оставшееся испытание стало вдвое меньше, но и это было много. Когда его руки жадно схватили доску, Катлер уже едва не пошел ко дну и потом долго не мог откашляться от горькой соленой воды.
Когда он отдышался достаточно, чтобы начать воспринимать что-то кроме возможности ухватиться за опору, он увидел, что Норрингтону плавание далось не слишком легко: сейчас тот выглядел почти вполовину столь же уставшим, как и его спасенный.
- А вы упрямец, - заметил адмирал, тяжело дыша. – Мне надо было догадаться, что вы ухитрились все разузнать и всех обмануть.
- Спасибо, - на этот раз чувство было даже искренним. Трудно быть неискренним в благодарности, когда тебя спасают от перспективы утонуть.
- Не обольщайтесь, - усмехнулся Норрингтон. – Ничего личного. Вы еще не купили вашу жизнь, и я надеюсь, что вы найдете нечто ценное взамен.
Беккет усмехнулся. Нет, все же этот человек не устает удивлять неожиданными переменами в поведении. Ну да ладно, все равно спасибо.
На берегу ушло некоторое время, чтобы хоть немного отжать одежду и волосы. Благо, было жарко, несмотря на ранний час. По рукам и кафтану расползлись пятна полусмытой с волос пудры. Пришлось обоим отмывать это морской водой.
- У меня есть нехорошее предчувствие, - заметил Норрингтон. – Этот берег весьма напоминает мне знакомые места…
- Да?
- Это Тортуга. Если точнее, то мы в полумиле от Кайоны. Я так думаю. У мистера Тернера странное чувство юмора, если он выбрал это место специально.
Когда вода превратила их соответственно в брюнета и светлого шатена, а солнце уже почти высушило одежду, Норрингтон не спеша, но все же неожиданно вынул из ножен шпагу – видимо, та вернулась к нему на «Голландце».
Беккет недовольно замер, глядя на клинок. Фи. Ну зачем же столь грубый намек на то, что и так очевидно?
Однако, на этот раз ситуация вовсе не походила на неконтролируемую. Все было совсем не так плохо, как недавно.
- Итак, я внимательно слушаю причины, по которым я не должен сейчас отправить вас назад, - спокойно проговорил адмирал, уверенно держа шпагу в паре дюймов от горла собеседника.
Вы думаете, их нет?
- Например, я знаю несколько фактов, которые помогли бы вам вернуться так, словно вы и не умирали.
Норрингтон усмехнулся.
- Слишком легко догадаться, - сказал он. – Я думаю, что мистер Джонс не озаботился торжественными похоронами, так что мое тело мало кто видел. Да и они, скорее всего, погибли, когда «Голландец» ушел из-под вашей власти. А вы, чтобы иметь перед нашими людьми повод простить Джонсу такую вольность, как моя смерть, заявили, что меня убили пираты, не так ли? Мне осталось лишь сказать, что меня не убили, а захватили в плен.
Догадлив. Беккет слегка поморщился.
- Тогда как насчет того, что с мисс Суонн еще не сняты обвинения в пиратстве? – предложил он другой вариант. – С моей помощью вам было бы легче решить эту проблему.
- Если только вы сумеете вернуть ваше положение. Но заметьте, это для меня весьма рискованно. Ведь я не знаю, как вы себя поведете, снова оказавшись у власти.
Шпага у горла заставляла соображать быстрее.
Тем более что слова всегда были только словами.
- Но ведь вы сами говорили, что против меня поднялся мятеж. Если это так, вы получите достаточную власть, чтобы не опасаться моих враждебных действий.
На лице Норрингтона пока что не отразилось ничего.
- К тому же это не входит в мои планы, - продолжил Беккет. – В Вест-Индии меня интересовали две вещи «Летучий голландец» и снижение наших убытков от пиратсва. Первого, как вы понимаете, больше не существует. А что касается второго, то здесь наши интересы вполне сходятся. Ведь вы, я надеюсь, не стали защитником пиратства, не считая некоторых лично дорогих вам людей?
- Увы, лорд Беккет, вас всегда интересовала одна вещь – власть. Я сомневаюсь, что здесь что-то изменилось.
Вдруг появилось довольно глупое ощущение того, что весь этот разговор не более, чем продолжение одной из их дискуссий в лодке. Только ближе к реальности.
- А вы ведь уже давно приняли решение, адмирал, - самоуверенно усмехнулся Беккет, поверив своей интуитивной догадке. – Уж не заразились ли вы от Джека Воробья склонностью болтать, прежде чем что-то делать?
- О, совсем немного, - рассмеялся адмирал. – Что вы хотите, воздух жизни кружит голову. А наблюдать за вами было небезынтересно.
С этими словами, показавшимися Катлеру не очень-то здравыми, Норрингтон вложил шпагу в ножны, но потом стер с лица улыбку и серьезно продолжил:
- Вам придется, когда мы найдем бумагу и перо, кое-что написать. Это мы обсудим потом. А сейчас, что вы думаете по поводу того, как нам покинуть этот остров? Желательно, живыми.
- Как насчет идеи наняться в команду к Джеку Воробью? – издевательски усмехнулся Беккет.
- Я сказал: живыми.
- Однако же вы живы… были… после того, как это проделали.
- Чему все еще удивляюсь, - честно признал Норрингтон. – Либо мистер Воробей незлопамятен, либо он больше любит комедию, чем драму.
- Скорее второе.
Однако вдруг напомнил о себе желудок. А почти жаль. Беккет уже успел оценить удобство парадоксальной материальности, при которой все остается на своих местах. С другой стороны, здесь у него, быть может, еще будет возможность предаться гедонизму.
- Как вы думаете, насколько часто сюда заходят нейтральные корабли? – уже серьезнее спросил Катлер.
- В последнее время чаще, чем раньше. Ваши друзья слишком усердствуют с пошлинами и сборами, так что кое-кто предпочитает пиратов. Ладно, идемте. Так или иначе, мы должны попасть в город. И лучше сделать это днем.
С этими словами Норрингтон вывернул свой кафтан на изнанку, отчего тот стал несколько менее похож на мундир английского адмирала, но все же сохранил вполне узнаваемый вид.
Да и с одеждой Беккета была небольшая проблема – слишком презентабельный вид даже после купания.
- По счастью у меня есть одна хорошая знакомая, которая могла бы нам помочь, - сказал Норрингтон, странно усмехнувшись совсем не в своем стиле. – На счет нее я хотя бы не сомневаюсь, что она не жаждет нашей крови. Правда, я должен ей денег, да еще и исчез, не попрощавшись, так что на теплую встречу рассчитывать не стоит.

***
Кабинет оказался неожиданно строгим для такой хозяйки. Темный деревянный стол со множеством ящичков. Гробообразный шкаф в углу. Беспоряочно расставленные потрепанные кресла и табуреты. Слишком мало света и пространства.
На столе, конечно же, царил бумажный хаос, разбавленный кучей баночек и флакончиков и даже бутылкой рома.
На этот раз Норрингтон каким-то чудом успел заговорить раньше, чем мисс Бэрри открыла рот.
- Видишь ли, Элизабет, я не появлялся все это время по одной простой причине: меня не было на Тортуге. И сейчас мы с мистером… кхе-кхе, Тернером хотели бы найти способ попасть на Ямайку, так как пребывание здесь никак не соответствует нашим планам.
Ну вот, еще и «мистер Тернер». Утро определенно выдавалось забавным. Если бы еще не так сильно пахло с кухни… Эх, еда… Еда… Беккет мечтательно прикрыл глаза, лишь краем уха вслушиваясь в разговор Норрингтона с хозяйкой.
- А при чем тут я, красавчик?
- Элизабет, сколько раз тебя просить не называть меня таким образом.
- О, ну ладно! Как там тебя… Джон?
- Джеймс.
- А, ну да.
Пока дама не сказала что-нибудь еще, Норрингтон поспешил продолжить.
- Во-первых, мне весьма стыдно, что я сбежал, не расплатившись, и я хотел это исправить.
С этими словами он положил на стол золотые часы.
- К сожалению, денег у меня снова нет, - усмехнулся он. – Но не сомневаюсь, что тебе не составит труда это продать.
Мисс Бэрри, как чайка, схватила часы, рассмотрела цепочку, рельефное изображение на крышке, пригляделась к сверкающему бриллиантами циферблату… Ее лицо осветилось довольной улыбкой. Впрочем, через пару секунд довольная улыбка сменилась недоверчивой.
- И что это? – саркастически поинтересовалась дама.
- Если не веришь, можешь выбросить, - пожал плечами адмирал, - но я все же советую сначала постараться продать их знающему человеку за сотню фунтов.
Возможно, даже сто двадцать. Интересно, неужели Норрингтон ухитрился столько выпить? Пожалуй, все же нет. Это же треть капитанского годового жалованья. Неплохие проценты за поставку рома в кредит.
Где-то секунд десять мисс Бэрри озадаченно молчала. Возможно, она молчала бы дольше, но адмирал заговорил первым:
- Кроме того, у меня есть к тебе две небольшие просьбы. Мне не хотелось бы ходить в этом наряде. Я мог пьяным каким-то чудом остаться в живых до того времени, когда мундир станет неузнаваемым от дыр и грязи. Но трезвым я вовсе не рвусь повторить этот подвиг.
- А зачем же ты это напялил? – злорадно спросила мисс Бэрри.
Норрингтон отвернулся и закатил глаза.
- Значит, не верите, что он, действительно, английский адмирал? – со смехом спросил Беккет.
Хозяйка фыркнула. Норрингтон закатил глаза еще раз.
- А, уже адмирал! Английские адмиралы на Тортуге появляются редко, дорогой мой, сэр, - фамильярно заметила дама.
- Верно, - признал Катлер, широко улыбаясь.
- Так ты говорил о двух просьбах, красавчик, - напомнила мисс Бэрри. – Какая будет вторая?
Беккет искренне восхитился: оказывается, эта леди умеет считать до двух.
- Вторая? – улыбнулся Норрингтон, прекратив картинно закатывать глаза. – Ты даже не представляешь, когда мы ели в последний раз…
О, а вот это мысль!
Мисс Бэрри зловредно усмехнулась.
- Всегда пожалуйста, вот только сначала проверю, действительно ли эта безделушка стоит сотню фунтов.
Норрингтон подавил вздох и слегка покачал головой, наградив ухмыляющегося Беккета колючим взглядом. Ирония ситуации была бесподобна. Мало кто из офицеров флота мог бы вообразить, как адмиралу предъявляют такое подозрение в обмане. Впрочем, мало кто знал его как оборванца, сбегающего, не расплатившись за ром, а мисс Бэрри знала.
Хозяйка заведения высоко и резко рассмеялась.
- Ладно, не дуйся. Так и быть я не дам вам умереть от голода. А вы что потерпели крушение что ли? Откуда такие голодные и вымоченные?
- Да, можно и так сказать, - ответил Беккет.
- Хотя, скорее нас невежливо высадили за борт, - поправил Норрингтон.
Мисс Бэрии посмотрела на обоих как на полных идиотов, не поняв, что они имели ввиду.

***
Завтрак был самый обычный, но при том просто бесподобный. Беккет принялся лениво размышлять о том, что преодоление голода весьма способствует счастью. Он даже чувствовал себя лет на пятнадцать моложе.
Болтовня хозяйки лилась все тем же нескончаемым потоком. У Катлера было то преимущество, что ответов она требовала в основном от Норрингтона. Поэтому пока адмирал был вынужден слушать и говорить, его товарищ по несчастью мог просто думать о своем, воспринимая разговор лишь как фон.
За время завтрака Норрингтон рассказал мисс Бэрри о том, как нанялся в команду к Джеку Воробью, но потом сбежал с «Черной жемчужины» как раз незадолго до того, как она пошла ко дну. Мисс Бэрри тут же вспомнила о слухах – корабль под черными парусами вернулся.
Слухи были поразительно правдивы, как часто бывает. Впрочем, еще чаще бывает наоборот.
Беккет со всей серьезностью подошел к планированию того момента, когда ему будет стоить расстаться с Норрингтоном. Получалось, что никак не раньше возвращения к цивилизации. Тем более что угроза убийством была весьма пустой. Адмирал, скорее всего, принадлежал к числу людей, которые не в состоянии проткнуть шпагой того, кому только что улыбались и спасали жизнь. Даже если этот человек в их глазах негодяй.
Потом объявилась та самая Мэри, что час назад стояла у стойки, и принесла несколько кафтанов и камзолов. Катлер предпочел не задумываться, откуда это все, и кто это раньше носил.
Норрингтон придирчиво перебрал все варианты, остановился на простом черном камзоле отвратительнейшей тафты и решил вовсе обойтись без кафтана.
Было заметно, что адмирал постарался не поморщиться, надевая это поверх своей сорочки, с которой предусмотрительно срезал кружева. Синие кюлоты с черным камзолом смотрелись «великолепно». То есть как раз то, что надо для прогулки по Кайоне в поисках нейтрального корабля, готового взять пассажиров.
Беккет мог бы еще для смеха посоветовать красный платок на голову, но решил лучше придержать такой совет при себе.
Ему самому пришлось сменить свой кафтан на темно-зеленое нечто, на удивление подходящее по росту, но слишком широкое. Оскорбленное чувство прекрасного тяжело вздохнуло и капитулировало перед необходимостью. Впрочем, побриться и причесаться, хоть и отказавшись от пудры и буклей, оно все же заставило. Адмирал поступил так же.
Мисс Бэрри, несмотря на заявления о том, что кафтаны вовсе не из английского сукна, куда-то их аккуратненько прибрала. Ее материальная выгода от знакомства с экс коммодором стала еще немного заметнее.
- А тебе идет! – с самым искренним видом заявила она Норрингтону. – Скажи-ка… э-э, Джеймс, не излечился ли ты случаем вместе с пьянством и от своей холодности и неприступности, а?
- Нет. Я не излечился, - с забавной серьезностью отрезал адмирал.
- Жаль.
Хозяйка со вздохом покачала головой, но почти сразу же с новым энтузиазмом посмотрела на Беккета.
- Знаете, мистер Тернер, а мне нравятся ваши глаза… Есть в них какой-то особый огонек. А? Хи-хи. Я вообще питаю слабость к серым глазам. И у вас улыбка человека, умеющего получать от жизни удовольствие. Хи-хи…
Катлер еще раз внимательно посмотрел на нарисованные брови, ярко красную помаду и пикантную мушку, украшающую декольте.
Нет, спасибо.

4. Доброе утро, мистер Гиббс.

На Тортуге мистер Одтон по дешевке купил у какого-то пирата груз какао, который и вез в Порт-Роял. Со шкипером же вышла довольно неприятная история: этот джентльмен не вернулся из любимой таверны, неудачно поучаствовав в драке.
Судно «Мэри Роз» представляло собой пузатенькую тридцатиметровую шхуну, начищенную до блеска, но довольно неповоротливую и неуклюжую. Да еще и под голландским флагом. Впрочем, последнее становилось тем целесообразнее, чем больше портились отношения между англичанами с одной стороны, французами и испанцами с другой. А потому «Мэри Роз» была далеко не исключением.
Норрингтону и Беккету пришлось потесниться, поселившись вдвоем в каморке штурмана. У обоих море давно ассоциировалось с более комфортабельными условиями. А сейчас они еще и были вынуждены сидеть на корабле безвылазно в угоду паранойе мистера Одтона.
И все же настроение стремительно приподнималось в предвкушении скорого возвращения к цивилизации.
От безделья Катлер начал подробнее вникать в навигацию. На первый взгляд, все казалось несложно: карты, компас, квадрант, лаг, солнце, звезды… На второй взгляд дело, как и любое другое, имело множество хитрых тонкостей, которые, впрочем, Норрингтон понимал в совершенстве, обладая хорошими астрономическими познаниями и прекрасным пространственным воображением. Беккет довольно быстро понял, что хотя его логические способности и выше, он сильнее в абстрактном мышлении, а в чувстве пространства и движения явно уступает. Там, где ему требовались сложные логические выкладки, Норрингтон ориентировался почти интуитивно, мгновенно представляя себе наглядную картину.
Этот факт заставил Беккета почти всю неделю стояния в порту безвылазно сидеть над картами и решать тут же придумываемые им самим задачки. Адмирал иногда посматривал ему через плечо и одобрительно улыбался. Сам он то бесцельно бродил по палубе, то лежал на койке, глядя в потолок. Мысли мистера Норрингтона витали явно где-то не здесь. Было не трудно догадаться, о чем, точнее о ком, он думал.
Время одновременно ужасно тянулось и летело вперед с бешеной скоростью. Это было довольно странное ощущение. С одной стороны чувствовалось, что вот-вот вернется привычная жизнь и что-то непоправимо изменится, а с другой стороны масса времени, проведенного в безделье, становилась не поддающейся воображению. Уже почти месяц. Лорд Беккет чувствовал себя пресытившимся бездеятельностью на всю жизнь вперед. Норрингтон, судя по всему – тоже.
При всем том атмосфера общения между ними стала даже более дружественной, чем в лодке. Здесь все получалось более неофициально и более… ха-ха, живо. Теперь оба знали, что, вернувшись к высокому положению, скорее всего, останутся добрыми приятелями, которым хорошо при встрече посидеть вечером за чашечкой чая и обсудить что-нибудь интересное.
Что весьма позабавило Катлера, так это то, что в стесненных бытовых условиях под адмиральской личиной обнаружился весьма неприхотливый тип, который мог преспокойно спать на неудобной узкой койке при любом шуме; не поморщившись, есть непритязательную пищу и философски относиться к необходимости самому стирать одежду. Беккет все это помнил и еще умел, но получал массу неудовольствия, тогда как по поведению адмирала было невозможно ничего такого заподозрить.
Кроме того, Норрингтон незаметно и гармонично приобрел привычки входить без стука, упускать в разговоре некоторые формальности вроде «здравствуйте», «спасибо» или «пожалуйста», сидеть на крышке стола, отвечать, не поворачиваясь к собеседнику, расхаживать по каюте в расстегнутой рубашке и тому подобные.
Все это было весьма заразно. Уже через каких-то два дня Беккет обнаружил, что и сам начинает вести себя куда более свободно. Обстановка весьма к тому располагала. Даже появлялось ощущение, что все это довольно правильно и удобно. Тем более что присущее обоим чувство изящества не давало превратить простоту в банальную грубость. Что было особенно важно при таком тесном соседстве, так это то, что оба отлично понимали, что вежливость это не столько буква этикета, сколько умение не делать ничего неуместного по ситуации и максимально не мешать соседу жить.

***
На второй день на корабле разговор зашел о долгожданном возвращении.
- Все довольно просто, - рассказывал Беккет свой план. – Вы не погибли, а захвачены пиратами в плен, я – тоже, хотя и позднее. Мы встретились и бежали вместе.
Норрингтон задумчиво кивнул.
- Как вы думаете, каким образом мне стоит начать поиски мисс Суонн? - вдруг спросил он. – Полагаю, ее нет на Ямайке. Но мистер Тернер сказал, что она собиралась покончить с пиратством.
- Право же, не могу посоветовать вам ничего удачнее, - усмехнулся Беккет, - чем поймать Джека Воробья и реквизировать у него компас.
Норрингтон только поморщился в ответ на неуместную по его понятию шутку.
- Ладно, - сменил он вдруг тему, с усмешкой достав лист бумаги и перо. – Пишите, друг мой. Вы мне еще кое-что должны.
Беккет послушно взялся за перо, скрыв ухмылку. Насилия он, в общем-то, не любил. Точнее не любил быть жертвой. Но в данном случае это было довольно правильно. А ведь он чуть не забыл за эти дни, что вынужден расплатиться.
- И что же мне писать?
- Ваше признание в том, чем вы занимались на Карибах, - преспокойно заявил адмирал. – Как вы выпустили из тюрьмы осужденного мистера Тернера, чтобы добыть компас Джека Воробья. Как вы шантажировали губернатора, чтобы использовать ямайскую эскадру в личных целях, а потом убили его. Как вы превысили ваши полномочия по части юрисдикции. Ваши дела с нечистью Дэйви Джонса. И так далее – все по порядку. Я оставляю вам свободу стиля, но содержание должно соответствовать истине. Этот ваш труд будет лежать у меня на черный день.
Беккет слегка нахмурился. В общем-то, эта бумажка не смертельна. Но все же причина не предавать их добрых отношений без острой надобности на то.
Ну что ж, будет хорошо, если это никогда не понадобится…
Беккет иронично усмехнулся и обмакнул перо в чернильницу, приступая к написанию.
Еще очень хотелось надеяться, что Норрингтон хотя бы не потеряет эту бумажку. Было бы неприятно и довольно глупо.
- А стоит ли мне вписать туда, - все же не удержался от насмешки Катлер, - историю с продвижением некоего висельника до адмирала?
- Ну, зачем же? Разве у вас нет подписанного королем помилования? Я бы также рекомендовал вам не упоминать, кто принес сердце Дэйви Джонса в Порт-Роял, если вы не хотите переписывать признание.

***
- Знаете, Беккет, а вам бы следовало лучше следить за вашими рукавами, - раздраженно заметил Норрингтон, увидев своего соседа по каюте без кафтана и с расстегнутыми манжетами. – Шкипер просто помешан на страхе, что мы выведем его в лапы пиратов. Так что, если он увидит вашу метку, он вышвырнет нас обоих за борт.
- Не думайте, что я настолько неосмотрителен, - самоуверенно улыбнулся Катлер.
- Вот как?
- Разумеется. Я помню об этой детали своего облика, и привык чувствовать, где находится мой рукав.
- И все же вы действуете мне на нервы, - нахмурился Норрингтон. – Вам что трудно застегнуть манжеты?
Беккет пожал плечами, но рукав застегнул. Если кому-то от этого легче, то ему, действительно, не сложно. Хоть это и излишне.
- Я наконец-то вспомнил, где я видел этого шкипера, - объяснил адмирал причину своего обеспокоенного вида. – Он был контрабандистом, у которого я три года назад конфисковал судно и груз. И мне все меньше нравится то, что мистер Одтон при каждой встрече внимательно присматривается ко мне.
- Вас сложно опознать в таком виде, - честно ответил Беккет. – Особенно человеку, который больше помнит ваш мундир и ружья ваших солдат, чем ваше лицо, хотя природа и наделила вас запоминающимися внешностью и голосом. Старайтесь ничего не говорить приказным тоном, и сотрите с лица вашу высокомерную усмешку – она не идет штурману Мерсеру. И, раз уж шкипер до сих пор вас не узнал, он не узнает и дальше.
- Вы думаете? – складка между нахмуренными бровями Норрингтона стала чуть меньше.
- Почти уверен, - сдержанно улыбнулся Катлер, - хотя… трудно быть в чем-то уверенным совершенно.

***
Беккет почувствовал себя ужасно не на своем месте, когда оказался привязанным к грот-мачте. По другую сторону мачты, у него за спиной, был так же привязан мистер Гиббс, не устающий осыпать контрабандистов отборной бранью. Его никто не слушал.
Адмиралу пришлось хуже, потому что добрая половина контрабандистов ждала зрелищного представления, и им в этом не собирались отказывать. А главное, сам Одтон желал унизить так удивительно попавшего к нему в руки недруга.
Разыгравшаяся далее сцена была отвратительна даже по крайне растяжимым моральным понятиям лорда Беккета. Толпа контрабандистов не имела никакого права обращаться с адмиралом британского флота подобным образом.
Веревка, связавшая руки раздетого до пояса Норрингтона, была перекинута через гафель так, что пленник почти повис, едва касаясь палубы. Уолтэр Рей по знаку шкипера вооружился плеткой, что сопровождалось одобрительными криками матросов.
Беккет хотел бы не видеть происходящего, но был привязан лицом в ту сторону. Кроме того, ему доставлял явный дискомфорт тот факт, что адмирал смотрел на него. Что называется, ну я-то здесь при чем?
Рэй отлично умел обращаться с кнутом, но на этот раз ему пришлось приложить немало усилий, чтобы заставить пленника хотя бы застонать. Зато Беккет имел «удовольствие» «любоваться» то широко раскрытыми, то зажмуренными глазами и губами, сжавшимися в ниточку.
Джереми Одтон время от времени задавал упрямо стиснувшему зубы Норрингтону вопросы вроде того, как ему нравится быть в шкуре жертвы, а не мучителя, уютно устроившегося под крылышком закона.
Алмирал сначала даже пробовал смеяться над такими сравнениями. Потом ему стало уже не до смеха.
Катлер боялся, что два часа пытки превратят Норрингтона в труп, но, к счастью, дело окончилось тем, что адмирал был привязан к той же мачте в полубесчувственном состоянии.
Где-то сзади притихший мистер Гиббс дрожащим голосом проговорил:
- Ох, будь проклят мой язык… Вы только держитесь, коммодор! Мы еще всех этих негодяев отправим кормить рыб, вот увидите. Мария, матерь божья… и зачем я только рассказал про вас…
Катлер с удовольствием приказал бы ему заткнуться, но боялся, лишний раз открыть рот. Все-таки он был доволен тем, что Гиббс его не знает в лицо, и не собирался привлекать к себе внимание пирата, теперь всецело прикованное к Норрингтону.
Сколько же можно беспомощности перед грубой силой?!
А главное, в голову не приходило ничего, что могло бы улучшить ситуацию.
Беккет чувствовал, как намокает рубашка на его плече, касающемся окровавленного бока, а повернув голову и скосив глаза, Беккет мог видеть лицо товарища по несчастью, на котором сменялись то напряжение, то бессмысленная расслабленность. Имея скромные врачебные познания, Катлер мог сказать, что если адмирала оставить так, то жить ему осталось дня три. Ну, может, четыре с учетом его упрямства.
Катлеру было не безразлично, умрет Норрингтон, или останется жить.
Впрочем, разумеется, своя жизнь была для лорда Беккета неизмеримо дороже и большую часть его внимания занимала мысль о том, чем все это кончится для него самого.
Сегодня досталось Норрингтону, а завтра, кто знает… К тому же жару и жажду пока что никто не отменял, даже если забыть о том, что еще могут сделать с ними контрабандисты.
А шансы в итоге остаться в живых и вовсе стремились к нулю.
Вообще, если вдуматься, то Норрингтон заслужил то, что с ним сделали. Если бы он вел себя более гибко, возможно, все сложилось бы по-другому. Но он предпочел пойти по самому легкому для него пути.
Время от времени, проходящие мимо матросы смотрели на привязанную к мачте троицу. Катлер старался не ловить ничьего взгляда и не показывать никаких своих эмоций.
Гиббс уже получил оплеуху, попытавшись продемонстрировать хмурый взгляд исподлобья – один из людей Одтона этого не оценил. После пират, видимо, все же чувствуя себя отвратительно и желая нарваться на неприятности, высказался громко и нелицеприятно о матери этого моряка, чего на его месте Катлер никогда не стал бы делать. Однако мистеру Гиббсу это стоило всего лишь второй, куда более размашистой оплеухи, после которой он стал молчаливее. Можно было считать, что ему повезло.

***
Утром следующего дня тело выдвинуло ряд жестких претензий: неподвижность, теснота, голод, жажда, грязь, запах…
А главное, как ни странно, хотелось спать. Но Катлер никак не мог уснуть из-за веревок и временами начинающего метаться в бреду Норрингтона. Потому он искренне завидовал дрыхнущему Гиббсу.
В добавок к ощущениям физическим не давали покоя страх, попытки отчаяния и невозможность чем-то заняться, чтобы отвлечься.
Тем неожиданнее для себя Беккет все же уснул уже после рассвета. Снилась при том полнейшая чушь в виде Элизабет Суонн, гоняющейся за ним с шестиметровым кнутом.
Когда Катлера разбудил голос шкипера, особенно ярко запомнилась последняя сцена: «Не сбежишь, у тебя же ноги связаны!» - кричала ему Элизабет.
- Не сбежишь, - уже наяву говорил мистер Одтон. – Можешь даже не пытаться, Уолтер вяжет узлы на славу.
Как оказалось, он обращался к Гиббсу, который нашел способ дотянуться до узла и пытался его развязать, что не осталось незамеченным.
- Эй, Норрингтон, ты живой еще? – ухмыльнулся Одтон, за волосы поднимая голову адмирала кверху, чтобы посмотреть на его лицо.
Беккет скосил глаза. Живой. Только обгоревшая на солнце кожа, запавшие и заросшие щетиной щеки, мутный взгляд. Впрочем, Катлер и сам, наверное, выглядел не многим лучше, если выглядел в половину так ужасно, как себя чувствовал.
- А знаешь, у меня есть к тебе маленькое предложение, - издевательски протянул Одтон. – Если ты должным образом попросишь о милости, то я дам тебе воды и прикажу отнести в каюту. Что скажешь?
Норрингтон не сказал ничего. Вместо него ответил Гиббс:
- А чтоб тебя черти в аду драли на клочки с твоей милостью! Грязный мерзавец! Да я, хоть и пират, а вдесятеро лучше тебя понимаю, что нельзя такое творить с достойным человеком.
- Да ну? А знаешь, что бы он с тобой сделал, если бы ты оказался у него в руках годик назад? Или ты вовсе не пират, а?
Кстати, Одтон был прав. С Норрингтона бы сбылось повесить Гиббса, как любого разбойника. Но для старого пирата адмирал оставался, во-первых, хорошим офицером, под командой которого он когда-то служил во флоте, а, во-вторых, без двух минут пиратом «Жемчужины» в дни увольнения от службы. Конечно, здесь Гиббс весьма заблуждался.
- Капитана Джека Воробья знаешь? – с чувством уязвленной гордости спросил Гиббс. – Я был у него шкипером.
Лучше бы он этого не говорил.
- Воробей? Чудно.
Нет, не подумайте, что у Одтона был личный счет к Джеку. Просто он вспомнил о том, что теперь только один из его пленников не представился должным образом.
- Ну а ты кто? – повернулся он к Беккету.
Что он будет врать в этом случае, Беккет обдумал уже давно, решив, что о его пиратском клейме все уже забыли, а разыграть офицера ему все же будет легче.
Но насколько было уютнее, когда оставалась возможность, скромно стоять в сторонке!
- Капитан Грувс.
- Ага, еще один офицер британского флота, - Одтон прищурился, разглядывая Беккета. – Славный улов порой попадается на улицах Кайоны. Не сомневайся, что я и тобой займусь после твоего коммодора.
- Адмирала, - поправил Беккет.
- Адмирала, - покладисто согласился контрабандист, даже довольный этим фактом. – Так вот, адмирал, эй ты меня слышишь?
- Да, - вялым голосом ответил Норрингтон, имевший весь разговор вид полного безразличия, наваливаясь бессильно откинутой головой на мачту.
- Ну, так вот, тогда я поставлю перед тобой вопрос по-другому. А готов ли ты просить милости для твоих товарищей?
Беккет почему-то думал, что услышит «да», но адмирал только презрительно усмехнулся.
- Ах, как эгоистично! – рассмеялся Одтон. – А, может, ты просто не веришь, что я сдержу слово?
- Вы сбились с курса, - вдруг выговорил Норрингтон, снова едва не уронив голову на грудь.
- Что? – не понял шкипер.
- То, что вы делаете, все равно всплывет, - едва слышно, с трудом заставляя себя произносить звуки, объяснил Норрингтон. – Не можете же вы быть уверены в каждом из вашей команды.
Беккет сглотнул, невольно округлил глаза и сделал попытку вжаться в мачту, представив, что сейчас будет.
- Ах вот как… - задыхаясь, выплюнул Одтон. – А ты у нас сама непогрешимость, да?! А знаешь ли ты, что у меня была жена… Она была тяжело больна. Но когда ты конфисковал у меня корабль, мне стало нечем платить хозяину дома, и нас вышвырнули на улицу. Она умерла! Это ты понимаешь?! Умерла!
- Это не моя вина, - адмирал даже растянул губы в усмешке.
Усмешка эта была довольно неуместна для его характера, но кого из людей боль делает отзывчивее к мучителю?
- А чья же?! Моя?!!! – при этом выкрике контрабандист придвинулся ближе, отвратительно брызгая слюной. – А ты и губернатор, вы даже не хотели меня выслушать, когда я умолял вернуть корабль. Знаешь, какой наглый в форте был сержант, который выпроваживал всех, кого ты не желал видеть? Да, откуда тебе знать, перед тобой-то он, верно, заискивал, негодяй…
Одтон резко затормозил.
- Эй, ты что, не слушаешь меня?!!! – вскричал он.
- Вечером будет шторм, - тихо прошелестел лишенных каких-либо эмоций ответ Норрингтона.
Контрабандист от такой наглости просто утратил дар речи. В другой ситуации было бы даже забавно наблюдать, как он сначала отшатнулся, потом придвинулся, сжав кулаки, после чего медленно опустил руки, проделывая все это с выпученными глазами и стиснутыми зубами.
Впрочем, сейчас Беккету было не смешно.
- Рэй!!! – заорал Одтон. – А ну повесить его!
Норрингтон вздрогнул, но в лице никак не изменился.
- Нет, не надо… - вдруг передумал Одтон. – Так быстро ты у меня не сдохнешь!
Катлер облегченно вздохнул, из чего сам для себя заключил, что надежда на спасение его еще не оставила.
- А историйка-то жуткая, я вам скажу, адмирал… - вставил мистер Гиббс, когда они остались втроем. - Эй, вы меня слышите? Адмирал!
- Да, да слышу… - голова Норрингтона все же упала вперед. – Представляю себе, какое будет лицо у мистера Тернера, когда он меня увидит, - вдруг истерично рассмеялся он.
- Не увидит, - твердо возразил Беккет. – Не смейте сдаваться, Джеймс Норрингтон. Возможно, это еще не конец.
Норрингтон ничего не ответил, но временами вздрагивал от хриплых лающих смешков, похожих на кашель.
А Беккет вдруг ощутил, как кружится голова. Солнце ослепительно сияло на ослепительном голубовато-белом небе, отражаясь в ослепительно лазурной воде. Прикосновение его лучей к обгоревшей пересохшей коже было мучительным. Мерцал нагретый воздух, осязаемый гуще обычного. За глоток воды можно было продать душу дьяволу. А быстро меняющиеся облачка на горизонте начинали вызывать в воспаленном воображении самые неожиданные ассоциации.
Это было наступление безумия.

***
Ночью Беккет проснулся – а теперь он уже спал и в таких условиях – оттого, что кто-то развязывал веревку.
Этот кто-то приложил палец к губам и быстро продолжил дело. Это был какой-то бородатый матрос, которого Катлер совершенно не знал. Кроме него, над веревками с другой стороны мачты трудился еще один человек, и еще пять силуэтов темнели чуть поодаль.
- Что вы делаете? – прошептал мистер Гиббс. – И кто вы вообще такие?
- Тсс! – еще раз предостерег незнакомец. – Мало того, что мы без штурмана сбились с курса, так еще и старик совсем спятил на своей ненависти, а у нас нет желания из-за вас подыхать самим. Вот держите.
Свободная рука ощутила божественную тяжесть фляжки. Вода!
Жадно выпив добрую пинту, Беккет кое-что заметил: на «Мэри Роз» были потушены все огни, тогда как в миле от них виднелись чьи-то кормовые фонари. Причем, их высота казалась внушительной с борта шхуны.
Очень хорошо! Наверное…
Ноги его не держали. Катлер еле переставлял их, повиснув на плече бородатого. Второй контрабандист и Гиббс потащили Норрингтона. Можно было только позавидовать звериной выносливости старого пирата. Глотнув водички, тот встал на ноги почти, как ни в чем не бывало.
Лорд Беккет никак не мог заставить себя думать. Слишком тяжело.
У лестницы их компания выросла до десятка человек, которые помогли освобожденным пленникам спуститься. Через минуту все они были… на камбузе.
- Объясните, что здесь происходит, - приказал Беккет, чувствуя, что теперь у него есть право приказывать.
- Корабль видели, сэр? Это англичане. Не отстают от нас, черти проклятые. Одтон хотел было перерезать вам глотки, да за борт. Но это ведь как-то не по-христиански, сэр. Да и вы ведь за нас словечко замолвить можете, господа офицеры…
Свиньи. Катлер только укрепился в своем мнении о том, что предатели делятся на людей и животных. Люди думают о своей выгоде, а безмозглых и трусливых скотов гонит страх. Кроме того, человек заключает сделку на равных, а не пресмыкается.
Кто-то услужливо подсовывал кусок солонины и сухари. Можно было просто сойти с ума и забыть про все, если бы не так больно и противно…
Беккет покосился на лежащего на мешке с маисом Норрингтона, равнодушного к виду еды, и с усмешкой подумал о том, где же эти «христиане» были, пока на горизонте не замаячили британские пушки.
Всех перевешать на реях.
- Разумеется, - серьезно заверил Беккет. – Мы все будем обязаны вам жизнью. Даю слово джентльмена, что не забуду о вас.
На лице Гиббса отразилось что-то вроде отвращения, но Беккет быстро наступил ему на ногу и мельком, пока никто не видит, сделал выразительное лицо. Пират понял не с первого раза. Пришлось показать ему кулак. Фуф-фф… понял.
- Шкиперу сейчас не до нас, но утром вас хватятся. Так что мы тут забаррикадируемся и подождем, когда англичане пожалуют на борт. Вот у нас здесь и сабли и мушкеты. Причем, все мушкеты, которые были на корабле, так что нас смогут атаковать только с тем оружием, какое есть у других при себе, а это не много.
- Хорошо, - одобрил Беккет. – Есть здесь врач? Понимаю, нет. Тогда несите теплую воду и чистую одежду. Живее… Еще живее!
Двое матросов понеслись исполнять приказ, хоть и ужасно трусили выйти из камбуза.
- Мистер Гиббс, заставьте его немного поесть.
Пират удивленно моргнул, потом подскочил, как ужаленный, и бросился выполнять.
Беккет, хоть он и сам едва не падал в обморок, заставил себя присмотреться к спине Норрингтона и оценить его шансы. Раны выглядели воспалившимися, а кожа была очень горячей. Плохо дело.
- Не делайте такого страшного лица, - неожиданно отозвался чуть повернувший голову адмирал. – Вы меня просто пугаете.
- Да нет, жить будете, - искренне усмехнулся Катлер, обрадованный тем, что слышит голос Норрингтона и видит его улыбку.
- Я узнал тот корабль, - продолжил адмирал, хотя ему было сейчас трудно говорить так много. – Это фрегат «Рамильи». Командует капитан Джиллет, а он упрям, и потому всегда доводит начатое до конца.

***
Вскоре Беккет немного пришел в себя. Достаточно, чтобы голова начала хоть чуть-чуть работать. Сказывалось чудесное действие воды и свободы движений.
Расслабляющее после трех дней плена сидение на камбузе в компании десяти дрожащих предателей уже ближе к рассвету испортилось заметно усилившимся шумом сверху.
А потом кто-то начал ломиться в забаррикадированную дверь.
Беккет спустя десяток секунд поймал себя на том, что не может отвести взгляда от кучи мешков и бочонков, подпирающих дверь. Нет, быстро не прорваться.
- А ну целься, ребята! – приказал Гиббс, перед тем, как повысить голос. – Эй, вы там за дверью, подходи, кому жизнь не дорога!
- Отпирайте, крысы! – заорал взбешенный Уолтер Рэй. – Что это вы там задумали, а?! Хотите торговаться с англичанами? Да они вас же и перевешают вперед нас, идиоты!
Несколько предателей с сомнением переглянулись…
- Ничего подобного, - поспешил вмешаться Беккет. – Вина за происшедшее с нами лежит на мистере Одтоне и тех, кто встанет на его сторону.
- Да не слушайте вы этого, офицерика! – надрывался снаружи Рэй. – Он же шкуру свою спасти хочет, а как окажется при пушках и солдатах… Я дело говорю! Надо, пока еще не совсем поздно, скинуть эту троицу за борт с камнем, тогда, может, нас и отпустят по-хорошему. Мало ли что англичанам от нас надо?
Снаружи прозвучал одинокий пушечный выстрел.
- А не выйдет, - самодовольно заметил Гиббс, - времени-то нет. И концы в воду спрятать они не успеют, так что ветер нам благоприятствует в кои-то веки!
- Вы ошибаетесь! – крикнул через дверь Беккет. – Вы все равно будете наказаны, как контрабандисты, когда обыщут ваш корабль. Но кое-кто из вас еще может добиться смягчения наказания, встав на правую сторону. Не вы, мистер Рэй.
- Да чтоб тебя черти сожрали живьем! Ты что же думаешь, я у тебя буду милости просить, оборванец подзаборный?! Да, может, они тебя же еще и повесят первым, иначе что бы ты забыл на Тортуге?
- Не обольщайтесь. Мы были захвачены в плен пиратами, но адмирал Норрингтон все еще командует ямайской эскадрой и любой солдат Его величества будет рад видеть нас живыми.
- Ломай дверь!!! – заорал Рэй.
Предатели снова вскинули ружья. Однако, за словами боцмана не последовало сколь бы то ни было решительных действий. Так несколько разрозненных ударов в дверь, которая, разумеется, не поддалась. Кто-то снаружи даже выстрелил, но без особого толку – слишком толстая деревянная стенка.
Прозвучал еще один одиночный пушечный выстрел.
А на лестнице кто-то вопил нечто несвязное голосом, срывающимся от паники.
Гиббс и Беккет переглянулись с самодовольными улыбками, когда услышали стремительно удаляющиеся вверх шаги только что безуспешно ломавших дверь контрабандистов. Норрингтон не мог присоединиться к этому маленькому триумфу, потому что полулежал, наваливаясь на мешок в состоянии, заметно хуже по сравнению с тем, что было ночью.
- Не трогайте завал, пока не убедитесь, что у нас на борту хозяйничают солдаты короля, - распорядился Катлер.

Отрывки из заметок мистера Льюиса Келвэя – губернатора Ямайки.

9 февраля 173х года
Это довольно странная глупость. Я еще никогда в жизни не пробовал ничего писать. Но жизнь на корабле ужасно скучна.
Катастрофически скучна, я бы сказал.
И чем ближе мы к Порт-Роялу, тем больше я думаю о том, что и впереди меня не ждет ничего радужного. Но все-таки хочу поскорее очутиться на твердой земле.

11 февраля
Сегодня ночью был очередной проклятый шторм. Кажется, Аделаида что-то говорила о том, что зимой здесь часто такая погода. Лучше бы она рассказала мне, как она избавилась от морской болезни. Точнее, почему ее не берет эта чума.
Ближе к полудню появилось хоть что-то, способное позабавить. На борт «Королевы Анны» подняли потерпевшего крушение. Подумать только, этот безумец вышел в открытое море в лодочке, от одного вида которой моя морская болезнь приобретает чудовищный размах! Разумеется, эта посудина перевернулась в шторм.
Наш спасенный весьма оригинален, хоть и далек от изящества. Он представился как Джек Смит. На вид ему лет сорок и он, скорее метис, чем европеец. Одет этот тип в какую-то невообразимую взвесь тряпок и побрякушек, что делает его похожим на помесь пирата с дикарским вождем. А его походка, жесты и мимика просто не поддаются описанию столь скромного пера, как мое.
Однако, этот малый, к моему восхищению, весьма-весьма не промах. Едва обсохнув, он принялся волочиться за горничной моей супруги. Причем я готов поставить на сотню фунтов против шиллинга, что ему удастся совратить неприступную красотку Викторию.

12 февраля
О, я даже не ожидал, что настолько прав на счет мистера Смита. Но сегодня весь корабль рассказывает о его подвигах, а репутация Виктории весьма пострадала.
Я заинтригован и присматриваюсь к этому малому внимательнее. Мне пришлось потратить на то же самое чуть ли не полгода, а он добился успеха за один день. Ну что ж… видимо, надо признать, что наша очаровательная горничная вовсе не так добродетельна, как хочет показать, а всего лишь боится гнева хозяйки.
Выяснилось, что у мистера Смита не только маленькая лодочка в открытом море. У него еще и неработающий компас и какая-то жуткого вида карта, которую он упрямо держит при себе все время. Неужели он сумасшедший? И чем же он так приглянулся Виктории?
Плохо, что сменился ветер. Капитан говорит, что это задержит нас еще на несколько дней. Хотя при попутном ветре мы могли бы быть в Порт-Рояле завтра.

14 февраля
Я уверен в том, что больше всего в жизни ненавижу воду, простирающуюся вокруг на все стороны, сколько хватает взгляда. Я ненавижу жару. Я ненавижу этот корабль, на котором знаю в лицо каждую крысу, ненавижу капитана Локланна с его медвежьей походкой и тупым взглядом, ненавижу те книги, которые с увлечением читает Ричард, донимая всех вопросами о моряках и морских чудищах. Еще чуть-чуть и я возненавижу ту мечтательную улыбку, с которой Аделаида иногда смотрит на горизонт.
Кстати, мистер Смит начинает волочиться за ней. Я просто восхищен. Еще никогда никто не вел себя с моей женой так откровенно нагло у меня на глазах. Мне столь интересно, что я притворяюсь совершеннейшим слепцом и даже делаю вид, что место этому типу не в кубрике, а в кают-компании. Офицеры странно косятся на нас и это еще более забавно. Бедняжка Виктория где-то скрылась и не показывается мне на глаза. Зато Ричард в восторге, слушая полные хвастовства выдумки мистера Смита. Аделаида тоже в восторге, потому что уже давно так не упражнялась в сарказме, как теперь на этих историях о пиратах, черепахах, дикарях, гигантских осьминогах и прочих морских чудесах. И уж точно мистер Смит вполне счастлив, злоупотребляя вином и вниманием. Он пьет как свинья, но при том его вид уже не становится более свинским, чем есть.
Еще чуть-чуть и мне это наскучит.

15 февраля
Мистер Смит оказался вовсе никаким не Смитом, а пиратом Джеком Воробьем.
Ну что ж, он сам виноват в том, что очутился за решеткой. После их очередного с Аделаидой остроумного разговора о его хвастовстве и ее узости воображения моя очаровательная супруга вдруг заявила, что на руке у этого малого пиратское клеймо и татуировка в виде воробья.
Все еще задаюсь вопросом, что же с ним сделала Аделаида, чтобы увидеть его руку. Сама она в шутку заметила, что хотела раздеть пирата и наброситься на него. Я отлично знаю, что это не правда - не могу представить ее и столь скверно одетого и вымытого типа. С другой стороны, она всегда любила все новое и неизведанное… Но не настолько!
Оказалось, что этот Джек Воробей знал ныне покойного братца Джеймса – он спросил у Аделаиды, не родственница ли она адмирала Норрингтона.
Жаль, что я так и не увижу, на что стал похож этот маменькин сынок, дослужившись до адмирала. Я хотел бы на это посмотреть.

16 февраля.
Я пьян? Странно, но факт. Зато моя каюта приобретает эстетически приемлемые очертания. Тоже странно и тоже факт. Почему я всю дорогу не догадывался напиться?
Капитан говорит, что завтра покажутся берега Ямайки. Ко всем чертям эту проклятую страну…
Что-то в пьяном состоянии меня слишком тянет на воспоминания о последнем скандале, после которого мне пришлось… хм, сменить климат. А все так невинно начиналось… Всего лишь очередной идиот, который не простил мне соблазнения его супруги и сам – заметьте сам! – нарвался на дуэль. Почему страдаю в итоге я? Это ужасно не справедливо. Надеюсь, что в аду ему живется не лучше.
И чтоб черти драли старого негодяя Роберта Уолпола с его дружеской услугой. Может, без его помощи я выпутался бы как-нибудь удачнее… Впрочем, может и нет. Но все равно надеюсь, что старому цинику в Лондоне сейчас икается.

17 февраля
Вот так сюрприз: Джеймс Норрингтон остался в живых. Как и лорд Беккет. Я выслушал от немного глуповато выглядящего офицера, страдающего косоглазием – капитана Джиллета – драматическую историю их бегства с Тортуги. Ну и увидел результат – бедного Джеймса, которого обступило полдюжины лекарей. Ненавижу лекарей – нет худшей породы людей в мире.
С удовольствием подписал приказ о повешении тех негодяев, что так поступили с британским адмиралом. А вот Джека Воробья лорд Беккет попросил пока что оставить в живых. Мне, честно говоря, без разницы – пусть делает с ним, что хочет.
Аделаида просто счастлива. Не часто приходится видеть, как она столь бурно (для нее, конечно) выражает эмоции. Подумать только, она даже всплеснула руками от неожиданности и прошествовала по коридору очень быстрым шагом.
Честно сказать, я почти надеялся, что Джеймс жив. За последний год о нем приходят странные вести: то он обвинен в пособничестве преступникам, разжалован и пропал без вести, то вдруг находится в звании адмирала. То он мертв, а при том жив. Вот и верь после этого новостям из дальних стран.
Лорд Беккет ничуть не изменился с нашей последней встречи – все тот же самоуверенный и ненасытный делец – хотя судьба и не была к нему милостива. В последней кампании ему ужасно не повезло, а в Порт-Рояле против него настроены очень многие – это едва не вылилось во что-то кровожадное. Кроме того, поговаривают, что и дела лорда Беккета в Ост-Индской компании не так хороши. Почти все время лорд Беккет проводит у себя дома – готовится к отъезду в Англию. Время от времени туда-сюда таинственно снуют те его люди, что остались ему верны. Чем-то он напоминает мне паука, который занялся восстановлением порванной паутины.
Я не понимаю таких людей. Если бы у меня были его деньги, я бы давно успокоился на достигнутом.
Видимо, потому у меня нет его денег.
Пока что мы поселились в доме Джеймса. Губернаторский дом страшно запущен и на его восстановление потребуется не меньше недели. Хорошо, что за казенные деньги.
Дом братца адмирала отвратителен. А его управляющий – эта бумажная курица в очках, мистер Кодд – вызывает у меня мигрень одной своей физиономией. Хорошо, что завтра он уезжает куда-то по делам.
Не понимаю, как можно, имея солидные доходы от торговли, плантаций и каких-то мануфактур, да еще и адмиральское жалованье в сочетании с возможностью запустить руки в казенные денежки, жить в таком склепе? Мебель чуть ли не прошлого века, половина комнат пустует, прислуги не хватает ни на что. Конечно, я понимаю, что Джеймс много времени проводит в море или в форте, но… Нет, я решительно этого не понимаю! А ведь в юности он был любителем комфорта и неплохим ценителем вещей. Ну что ж, видимо, все же не он, а моя покойная теща. А вот это его истинное лицо.
Впрочем, увидев его спальню и кабинет, я немного поменял мнение – там все строго, уютно и со вкусом, не считая легкого беспорядка по дальним углам. Все-таки уже не так мертво – хотя бы чувствуется, что здесь живет человек.

18 февраля
Я думаю о том, чтобы завтра устроить бал. Аделаида больше заинтересована ремонтом форта, что оживленно обсуждает с братом, которому не терпится вникнуть в дела, хоть он и привязан к постели. Творится что-то возмутительное: месяц назад злоумышленники взорвали южную стену и вынесли половину арсенала, а стену все еще не потрудились починить до конца. Комендант форта, мистер Стивенс, вызванный пару дней назад к адмиралу, до сих пор имеет слегка зеленый и нездоровый вид. А как там сейчас бегают строители – можно любоваться часами. Но я занят другими делами, пусть этим займется дражайшая супруга.
Конечно, Аделаида тоже обожает праздники, но в этом всецело полагается на меня. Как и я могу всецело положиться на нее в скучных делах, которые она почему-то любит. В этом у нас царит полное взаимопонимание.
Боже милосердный, ну что это за свечи? А эти музыканты, играющие на скрипках подобно нашествию хаоса! А здешнее вино… нет, я не могу об этом писать.

19 февраля
Удручающее сборище ослов. Они отвратительно одеты, отвратительно воспитаны и говорят о каких-то урожаях сахара, торговых маршрутах, рецептах, способах заставить рабов трудиться и прочих скучнейших вещах. В лучшем случае рассказывают сплетни из Старого Света. Еще хуже военные – те обсуждают пиратов, испанцев, контрабандистов, вербовку матросов, жадность адмиралтейства, бардак на складе…
И ни одной достойной дамы!
Разве что мисс Синие Чулки. То есть Кэролин Фортнер – дочь местного торговца европейским барахлом. Ее чулки ужасны, но девица хотя бы миловидна. Если бы можно было научить ее танцевать и подбирать наряды, а также не вставлять «ох» и «ах» в каждой фразе, она была бы очаровательна. Кстати, нужно каким-то образом сойтись с ее харонообразным папашей – чувствую, мне придется покупать мебель.
А вот на миссис Необъемное Декольте, считающую себя красавицей, или на мисс Рыжие Лохмы Торчком лучше не смотреть вовсе. О, и сколько же здесь им подобных особ, с очень понятной и очень очевидной (просто до неприличия) завистью косящихся на мою супругу и даже 11-ти и 12-летних дочерей! Просто шипящий гадючник.
Единственное утешение, как собеседник – лорд Беккет. С ним можно хотя бы обсудить искусство или общих знакомых. Но и он скоро уезжает. К тому же на светских – о, боже, как у меня поворачивается язык назвать это светским! – мероприятиях он, как всегда, проводит от силы два часа.
Я влюблен в Аделаиду как никогда раньше. Она просто звезда неземной красоты среди этого царства серости.
Хотя, возможно, здесь есть хотя бы миловидные рыбачки или горничные? Такое количество ужасных женщин даже просто по статистике должно быть разбавлено парой исключений!

21 февраля
Я все больше изумляюсь, глядя на Джеймса. Он уже встал с постели. Нет, вы можете себе это представить?!
В гости к адмиралу объявился лорд Беккет, принеся тот самый сломанный компас Джека Воробья. Они с братцем о чем-то долго говорили. Со стороны может показаться, что они чуть ли не лучшие друзья, хотя это сложно представить, зная их обоих.
На меня Джеймс теперь посматривает свысока. С усмешкой проронил что-то вроде того, что я так и не стал серьезным человеком. Но я и не ставил себе такой цели, честно говоря. Уж не хочет ли он, чтобы я стал таким же, как он, куда-то рвущимся непонятно зачем? Спасибо – не стоит беспокойства. Но снисходительная усмешка, это уже слишком – я готов долго терпеть ее только от Аделаиды и больше ни от кого.
Ее братец Джеймс одновременно изменился и не изменился. С одной стороны, в нем появились властность и прямо-таки непогрешимая строгость. Вижу, моя наука жизни не пошла ему впрок. Хотя я всегда знал, что не пойдет. С другой стороны, что осталось то же самое, так это фамильная, можно сказать, сдержанность всех проявлений и непонятный задумчивый взгляд, устремленный то в себя, то в нездешние дали. Кстати, взгляд этот тем более странен, что с годами братец приобрел несколько черное чувство юмора – наверное, особенность моряков или что-то в этом роде…
Сильно изменился Джеймс и внешне. Впрочем, возможно, виной тому последние события. И все же мне кажется, что в свои тридцать пять я выгляжу моложе, чем он в тридцать. Мелочь, а приятно.

22 февраля
Я вижу перед собой жуткую кучу бумаги, оставшуюся после губернатора Суонна. Что, леди и джентльмены, думаете, я это прочитаю? Да ни за что в жизни! Если что-то потребуется, я об этом узнаю и так. В конце концов, я очень сомневаюсь, что для меня есть в этом польза. А значит, пусть потрудится до меня достучаться тот, для кого польза есть. Или пусть Аделаида – нет-нет-нет, только не сегодня! – вкратце мне расскажет, что она там вычитала.
Тем более, что ко мне и так потянулись всевозможные искатели, желающие чего-нибудь. Можно даже обобщить, чего именно: урвать кусочек-другой за счет смены власти и представления соседей и конкурентов в дурном свете. Как низко и мелочно.
Наш Харон – мистер Фортнер – оказался страстным любителем охоты. Хорошо – теперь я знаю, как войти к нему в доверие. Это даже интересно – я давно не был на охоте. А у Аделаиды просто загорелись глаза при первом же намеке.
Надеюсь, там будет мисс Синие Чулки…
Вернулся мистер Кодд. Чем больше я вижу его очки, тем больше думаю о том, что эта курица неплохо ворует вдобавок к тому, что ему причитается за работу. Хорошо, что очки эти я вижу не так уж часто.
Джеймс уже не только встал на ноги, но и затевает какую-то странную экспедицию. Для нее корвет «Молния» перекрасили, завалили какими-то сетями и бочонками, а матросов учат нарушению субординации. Все-таки этот Новый Свет сумасшедшее место. Когда я спросил, что это такое, мне ответили, что на Тортуге еще осталась мисс Суонн, которую нужно спасти. Ну и скрытность, почему я узнал об этом только сегодня, а не сразу же по прибытии?
Зато, говорят, мисс Суонн яркая и красивая девушка. Посмотрим.

23 февраля
Лорд Беккет объявил, что отправится в Англию на борту фрегата Ост-индской компании «Артемида», то есть через три-четыре дня. Зачем-то он прихватил с собой Джека Воробья. Ну да ладно, если братец адмирал не возражает, то я тем более не имею ничего против.
Ричард весь день пропадает на пристани. Надеюсь, что он там, действительно, смотрит на солдат и корабли. Все-таки 14 лет это еще слишком рано для другого. Джеймс обещал по возвращении с Тортуги пристроить племянника куда-нибудь в тихое местечко. Хотя, зная своеобразие характера нашего адмирала, боюсь, что, если он за что-то и возьмется, то только делать из Ричарда человека по своим понятиям и своими методами. Может, так будет и лучше, а может, и нет. Аделаиде виднее. Но мне, право же, жаль бедного мальчика, попавшего в лапы теперь уже двух поборников ответственности. Надо будет спросить, чего он хочет сам, и встать на его сторону. Все-таки я его отец и губернатор этой дыры…

2. Она на Тортуге!

Этим утром Джеймс Норрингтон почувствовал себя лучше настолько, чтобы встать с постели. После завтрака, пристойно одевшись, причесавшись и спустившись в парк, он ощутил себя довольным жизнью человеком.
В парке было еще прохладно, хотя день обещал выдаться жарким. Джеймс, не спеша, бесцельно, пошел в сторону, противоположную воротам, глядя на какие-то тропические цветы и лениво думая о том, что не знает ни одного названия. Впрочем, неудивительно, что не знает. Он вообще обращал внимание на эти цветы чуть ли не впервые, хотя те росли всегда.
Сейчас даже прислуга нигде не попадалась на глаза. Что было тоже неудивительно. Губернаторский дом еще не отремонтирован, поэтому Аделаида и Льюис временно поселились у родственника. И, разумеется, Аделаида тут же поставила на уши всю немногочисленную прислугу, расположившись в доме брата более чем по-хозяйски.
Как всегда.
Она совсем не изменилась за десяток лет, прошедший с их последней встречи: все та же к месту и не к месту приложенная энергия, которую не спрятать ни за какой внешней строгостью. Не изменился и ее бездельник Льюис. Разве что стал с годами злее и пресыщеннее. Помнится, раньше из него не лился такой поток яда. А, может, дело было всего лишь в явном отвращении к новому повороту жизни. Тогда Джеймс это понимал и мог посочувствовать. Посочувствовать, впрочем, где-то задней мыслью и пожав плечами. Стоит ли слишком жалеть ничему не учащихся творцов собственного «несчастья»?
Норрингтон все также бесцельно шел по песчаной дорожке, думая о том, что все вокруг похоже на сон: странное время, странное место, странные люди и странный ты сам… О реальности, правда, напоминала противная слабость, заставлявшая все движения делать скупо и осторожно.
С балкона второго этажа доносились жизнерадостный смех и визг. Подняв голову, адмирал мог видеть, что это резвятся, натягивая какие-то веревки и прыгая через них, две его племянницы: Элис и Джейн. Такого оживления этот дом не знал лет шесть точно – с тех пор, когда был куплен у прежнего владельца.
За оградой послышался стук копыт – кто-то пожаловал в гости. Скорее всего, к губернатору. Потому Джеймс не пошел смотреть источник звука, даже когда открылись ворота, и кто-то прошел в дом. Его это не касалось.
На глазах становилось теплее, солнечный луч на щеке еще казался преувеличенно жарким и даже болезненным. Норрингтон уже отметил взглядом беседку, как цель для окончания прогулки по парку, когда услышал из окна голос Аделаиды:
- Джеймс! Вот ты где. К тебе лорд Беккет. Ты поднимешься сюда?
Вот как? Немного неожиданно. Норрингтон кивнул головой, не желая кричать через полпарка.

***
- Доброе утро, - приветливо улыбнулся Джеймс, увидев в гостиной уютно и немного бесцеремонно устроившегося в кресле лорда Беккета.
Аделаида тут же оставила их вдвоем, сославшись на какие-то дела. Норрингтон бросил на стол треуголку и уселся напротив гостя. Правда, сидеть приходилось, не наваливаясь на спинку, но это не мешало чувствовать себя довольно свободно.
- Утро, действительно прекрасно, - серьезно согласился лорд Беккет, опустив руку в карман. – А вы быстро поправляетесь.
- Это не так уж сложно, - пожал плечами Джеймс. – Главное не настроиться пролежать в постели вечность.
- Возможно, вы правы, - неопределенно проговорил лорд Беккет, после чего его лицо вдруг оживилось улыбкой. – И то, что вы уже на ногах, это очень кстати, потому что у меня есть для вас интересный подарок.
С этими словами он достал руку из кармана, и в его руке был ужасно знакомый «неисправный» компас, который он протянул адмиралу.
Сердце забилось быстрее.
- Откуда он у вас? – удивился Норрингтон, с легким недоверием поворачивая в руках и разглядывая осторожно взятую вещицу.
- Все очень просто. На одном корабле с мистером и миссис Келвэй в Порт-Роял прибыл Джек Воробей.
Джеймс почти не удивился, услышав о Воробье, и даже не задумался о том, в каком качестве тот прибыл. Мысли сейчас были заняты совершенно другим. Открыв компас, адмирал, все еще не веря тому, что он держит в руках, увидел, как стрелка разворачивается и замирает в северо-восточном направлении.
Северо-восточном?
Норрингтон почувствовал, как от лица отливает кровь и леденеет позвоночник, поняв, что компас, скорее всего, указывает на Тортугу. Конечно, в этом направлении были и другие острова, но…
Ладно, Тортуга, так Тортуга. Что-нибудь придумается.
- Что-то не так? – с намеком на тревогу спросил лорд Беккет.
- Нет, все в порядке.
- Только не говорите мне, что она на Тортуге, - ничуть не обманулся этим заявлением проницательный сообщник.
- Она там, скорее всего. Посмотрите сами.
Лорд Беккет усмехнулся, мельком глянув на компас.
- Я не настолько силен в навигации, чтобы невооруженным глазом определить, что это за направление. Так что я поверю вашему заключению.
- Давайте проверим, - предложил адмирал, вдруг с надеждой уцепившись за небольшую вероятность ошибки, - кажется, у меня даже валяются компас и карта прямо здесь, в столе.
С этими словами Норрингтон поднялся и подошел к стоящему в углу гостиной небольшому столику, закрытому тяжелым куском серого сукна, спадающим до пола. В общем-то, этой детали было не место в гостиной, но стол стоял здесь, оказавшись вынесенным из другой комнаты на время, но забытым на годы. Проводя большую часть времени на борту корабля или в форте, адмирал мало заботился о своем доме, предоставленном, за исключением пары комнат, в распоряжение управляющего мистера Кодда, равнодушного к таким мелочам, как мебель, и больше занятого доходами от плантаций.
Но каково же было удивление, когда, приподняв ткань, чтобы добраться до нижнего ящика, Джеймс обнаружил под столом крайне смущенного таким поворотом дела племянника.
- Что это значит, Ричард? – нахмурился он. – Ты прячешься и подслушиваешь?
И подслушал, про компас и Тортугу. Хотя, есть надежда, что не понял.
- Нет-нет, - пробормотал племянник, - я только не успел выйти и…
- …решил подслушать, - сурово заключил тоже подошедший ближе лорд Беккет. – Это подло, юноша. Вы ведете себя недостойно джентльмена.
В другой ситуации Норрингтон не позволил бы такому человеку, как Беккет, читать его племяннику нотации. Но сейчас он быстро понял замысел: переключить внимание Ричарда с того, что было подслушано, на угрызения совести.
- Я поговорю об этом с губернатором, - заявил Джеймс, глядя серьезными строгими глазами.
Правда, лучше было бы сказать: «С твоей матерью» - но так тоже сойдет.
Зажатый в угол юнец в запыленном кафтане с преувеличенным испугом человека, которого слишком редко ругают, смотрел то на одного, то на другого «мучителя», не зная, как оправдаться. На его щеках горел ярчайший румянец.
- Иди к себе в комнату, - приказал Норрингтон, делая шаг в сторону и указывая рукой на дверь.
Ричард почти убежал.
- Смотрите, чтобы мальчик не увязался за вами на Тортугу, - полушутливым тоном заметил Беккет.
Норрингтон, глянул на него, не скрывая изумления.
- Возможно, я ошибаюсь, потому что он ваш родственник, - пожал плечами лорд Беккет. – Но все же я редко ошибаюсь в людях. И мне кажется, что ваш племянник страстно мечтает о приключениях и готов делать опрометчивые шаги.
Джеймс  приподнял брови и поджал губы, чтобы не сказать, что он думает о такой идее. Однако же, заметку в уме сделал, потому что в людях Беккет и, правда, разбирался лучше него. Причем, неизмеримо лучше.
- А вот и эта карта, - заметил адмирал, тем временем вытащив из ящичка карту и компас.
Когда на стол легли карта и два компаса, стало совершенно ясно, что линия, указываемая «неисправным», проходит через Тортугу.
- А где сейчас Джек Воробей? – спросил Норрингтон.
- Хм… - Беккет сделал небольшую паузу, прежде чем продолжить. – Я взял на себя смелость без вашего ведома договориться с губернатором и забрать пирата из тюрьмы. Поэтому он под арестом, но у меня дома.
Джеймс не без удивления изобразил на лице вопрос.
- Думаете, его нужно повесить? – с хитрой улыбкой переспросил Беккет.
Думал ли он, что надо повесить Воробья? Нет, он об этом даже ни разу не вспомнил.
- Да нет, просто удивляюсь, на что он вам?
Разгадать что-то по лицу лорда Беккета было безнадежным делом.
- Ну, - протянул тот, - у меня есть мысль подсунуть его в качестве обезьянки леди Уолпол. Ладно, это шутка. На самом деле я хочу вытянуть из него, как он вернулся с того света.
Норрингтон усмехнулся.
- Понравилось возвращаться, но не понравился метод мистера Тернера? Отлично, творите с Воробьем что хотите, мне нет до этого дела. Я хочу только задать ему пару вопросов.
- Обещаю доставить его в наилучшем виде.
- Нет, лучше я сам загляну к вам, когда буду возвращаться из форта.
- Сегодня? – немного удивленно спросил Беккет.
- Сегодня, - спокойно пожал плечами Норрингтон (а вот плечами он пожал зря). – Не могу же я вечно притворяться больным.

***
Адмирал уже был в шаге от того, чтобы сесть в карету и направиться в порт, когда вспомнил еще один вопрос.
- Аделаида, что ты сделала с Ричардом? – Норрингтон сам не знал, смеяться ему или быть серьезным, потому говорил с легкой улыбкой. – Представь себе, он забрался под стол в гостиной и подслушивал. Неужели он так дурно воспитан?
- Под стол? – искренне изумилась сестра. – Странно, вообще-то он никогда ничего подобного не делал.
- Я не возьмусь судить сам, но лорд Беккет сказал, что это обострившаяся тяга к приключениям.
Аделаида почти не задумывалась над ответом. Даже как-то слишком легкомысленно, скорее, в духе ее мужа:
- О, он прав! На корабле Ричард замучил всех офицеров своими расспросами, а потом просто приклеился к этому пирату Воробью. Да и сейчас смотрит на паруса голодными глазами. Даже не знаю, может, стоит тебе пристроить его куда-нибудь…
О нет, только не пристроить к дядюшке. Этого еще не хватало.
- Без проблем, но, боюсь, это не покажется ему сказкой. Я не люблю юных бездельников с хорошими связями, и не буду учить этому моего родственника. Особенно, если он похож на своего отца.
- Ну и отлично, - сестра насмешливо улыбнулась. – Я верю в твою способность с лучшими намерениями отбить энтузиазм у кого угодно. А у меня были другие мысли о будущем Ричарда. Так когда?
Джеймс сделал вид, что не заметил этой странной, вроде бы ничем не обоснованной, колкости.
- Как только вернусь в Порт-Роял из одного небольшого предприятия, на которое мне придется пойти ради мисс Суонн.
- Это дочь покойного губернатора? – вспомнила Аделаида. – Та девушка, на которой ты чуть не женился?
Джеймс тщетно постарался не покраснеть под пристальным взглядом сестры, со свойственной ей бестактной напористостью задавшей прямой резкий вопрос. Вот сейчас он ощущал себя так, словно все это происходило пятнадцать лет назад. За тем исключением, что все же мог на вид совершенно спокойно и уверенно ответить:
- Да. Нам с лордом Беккетом удалось бежать, но Элизабет все еще остается среди пиратов. Я должен это исправить.
- Понимаю, - серьезно кивнула все понявшая и оттого сразу же вернувшая себе ангельское спокойствие Аделаида.
- Да и… - все же добавил Джеймс. – Я не… Она больше не моя невеста, ты ошибаешься. Кстати, дай Ричарду почитать что-нибудь вроде «Инструкций по навигации и бою» или сочинений Госта. Это лежит у меня в кабинете в левом шкафу на третьей полке.
Аделаида улыбнулась, не говоря ни слова. От этого стало слишком неловко, поэтому Джеймс поспешил занять место в карете и закрыть дверцу.

***
- Майор Стивенс, вот что еще… разыщите мистера Гиббса. Он нужен мне для организации экспедиции на Тротугу.
- Будет исполнено, сэр, - кисловато подтвердил комендант, выходя из кабинета.
Джеймс чувствовал себя отвратительно уставшим после наконец-то предпринятого по возвращении личного осмотра форта и кораблей, но эта усталость приносила даже что-то вроде удовлетворения. Слишком давно он не занимался привычной работой. Правда куда меньше удовлетворения Норрингтону приносила мысль о том, что в этих краях вечно царит беспорядок, с которым все непостижимым образом мирятся. Так было при бестолковом Уизерби Суонне, так, похоже, было без губернатора и что-то еще будет при Льюисе Келвэе… Как может этот вор и бездельник Стивенс еще чувствовать себя неправедно обиженным за лишение годового жалованья, когда он должен быть счастлив, что избежал отставки с позором?
Адмирал взглянул на часы. Теперь было самое время побеседовать с мистером Воробьем.
Потому по дороге домой Норрингтон приказал свернуть к дому лорда Беккета. Там было непривычно тихо по сравнению с тем, что творилось до последней кампании против берегового братства. Ямайка больше не управлялась из этого уголка.
Лорд Беккет встретил адмирала уже ожидаемым известием:
- Я принял решение. Я возвращаюсь в Англию на борту «Артемиды». Это будет дня через три или четыре. Могу я оставить вам на хранение одну вещицу?
- Разумеется.
Беккет с хитрым и довольным видом открыл ящик стола.
- Кстати мне было бы интересно узнать ваше мнение об этом, - заметил он, извлекая сверток около ярда в длину.
Это была экзотическая карта. Ужаснейшая ахинея с какими-то движущимися кругами и картинками.
- Всего лишь старая восточная карта, - пожал плечами Норрингтон. – Не точна и содержит какие-то странные обозначения.
- Вот именно: странные обозначения, - с упором заметил лорд Беккет. – Если вы еще не догадались, то ей воспользовались наши старые знакомые, чтобы спасти Джека Воробья из тайника Дэйви Джонса. Ну и, видимо, здесь есть что-то еще. Не зря же Джек украл это у других пиратов.
Норрингтон пожал плечами. Он даже был склонен думать, что собеседник ошибается. Куда можно попасть по этому недоразумению?
- Вы неисправимы, - снисходительно усмехнулся Беккет. – Помните компас Джека? Эта карта не менее любопытна. Я уверен. Но раз вы так настроены, мы обсудим это позже. Я надеюсь вернуться в Порт-Роял следующем году. Кстати, как вы и хотели, здесь не осталось ни одной бумаги с обвинениями против мисс Суонн. А сейчас…
Лорд Беккет лениво поднялся с кресла, лично открыл дверь в соседнюю комнату и указал туда рукой, сам отходя в сторону.
Джеймс не стал спорить.
За дверью его взгляду предстала презабавнейшая картина. Пират Воробей с книгой в руках. Причем тот, действительно, читал.
При появлении гостя пират поднял голову, задрал брови на лоб, удивленно присвистнув, и отложил книгу прочь. Это были «Анналы» Тацита на латыни. Норрингтон с едва сдержанным удивлением воззрился на обложку и на Джека Воробья…
- Вот так встреча, - улыбнулся пират, демонстрируя золотые зубы. – Не ожидал, что и ты займешь почетное место среди негодяев, которых отвергает даже преисподняя, приятель. Ну ладно Барбосса и Беккет, но ты…
Джеймс понял, что он ошибался, полагая, что острая неприязнь, испытываемая им к Воробью, осталась в прошлом. Стоило лишь снова взглянуть на это зловредное недоразумение, как желание раз и навсегда поставить его на место вновь возникало с непреодолимой силой.
Момент был для того неудачнее некуда.
- Все тот же наглец, - усмехнулся Норрингтон, усаживаясь почему-то на край стола и глядя испытующими глазами. – Если в мире что-то меняется, то это не вы…
- А к чему мне меняться? – искренне удивился Воробей.
- Верно. Вам это ни к чему, - саркастически заметил адмирал, выделив интонацией слово «вам».
- Абсолютно, - отмел Джек, подходя ближе и усаживаясь рядышком на тот же стол.
Слишком рядышком, учитывая, что от него все так же несет перегаром, нечищеными зубами и потом.
- Есть какие-то вопросы ко мне, приятель? – поинтересовался наглый пират.
- Снова верно, - усмехнулся Джеймс, но потом сделал над собой усилие, чтобы убрать с лица усмешку и заговорить серьезно. Все же он надеялся, что может получить от Джека Воробья нужный ответ. – Я хочу знать, что случилось с мисс Суонн.
- А… с миссис Тернер, - насмешливо поправил пират.
- Хорошо, с миссис Тернер, - резковато согласился Норрингтон, почувствовав, как краска прилила к щекам.
А вот этого Уильям Тернер не сказал… Так, стоп. Это ничего не меняет. Это ничего не меняет.
- Ну… я не знаю, где она, - протянул Воробей.
- Это знаю я. Она на Тортуге. Мне интересно, что она там делает, и как она там очутилась. Здесь вы осведомлены лучше меня.
- Вовсе нет.
- Мистер Воробей, - подавив в себе раздражение, которое вызывал в нем этот человек своим видом и манерами, медленно и раздельно выговорил адмирал, - у вас есть какие-то причины не отвечать на мой вопрос? Кроме, - все же усмехнулся он, - разумеется, желания поиздеваться надо мной.
- Э-э… с чего это ты взял, приятель, что я над тобой издеваюсь? – при желании можно было назвать тон вопроса даже серьезным.
- А как назвать то, что вы делаете?
- Что я делаю?
Разговор опять уходил не в ту сторону. Норрингтон почти невольно снова начинал насмехаться, а Воробей продолжал в ответ притворяться клоуном. Так они никогда не придут ни к чему.
Джеймс сглотнул и едва не перекосился от отвращения, все же заставив себя показать другое лицо.
- Мистер Воробей, поверьте, я желаю получить ответ на свой вопрос настолько, что готов спрашивать даже у вас. Я понимаю, что у вас мало оснований желать мне помочь, но все же, возможно, вы перемените ваше мнение, когда я скажу, что это Уильям Тернер просил меня разыскать Элизабет и позаботиться о ней.
Джек Воробей криво усмехнулся. Потом его лицо стало грустновато-удивленным, но все равно еще насмешливым.
- Вы право же друг друга стоите, - заметил он. Тут его физиономия снова «осветилась» хитрой улыбкой. – Между прочим, - пират поучительно поднял палец, - когда Уилл обратился ко мне за помощью, чтобы найти Элизабет он презирал пиратов еще больше, чем ты, приятель. Не боишься?
- Нет, - даже искренне улыбнулся аналогии Норрингтон. – Мне уже не двадцать лет, я не мечтаю о приключениях и даже не собираюсь красть корабль заодно с пиратом.
- Зато также спасаешь пирата от виселицы. А тут даже у тебя имеется некий опыт…
- О, нет. На сей раз, это сделал лорд Беккет.
- Пират, - усмехнулся Воробей. – Скоро станешь таким же негодяем, как твой дружок Беккет.
Джеймс чуть не задохнулся от возмущения, но сделал вид, что не принял эти слова близко к сердцу. Точнее постарался сделать вид. Все-таки, хоть он и мог смеяться над лордом Беккетом, уверяя, что он вовсе не честный офицер, этот факт воспринимался им самим болезненно.
- Для вас лично, мистер Воробей, я могу стать много хуже, если прикажу вытряхнуть из вас нужные мне сведения.
Видимо, он сказал это с куда более злым выражением, чем думал сам, потому что Джек Воробей внимательно посмотрев на него, поморщился и как-то сник.
- М-да, скверное у тебя чувство юмора, приятель, - пробормотал пират.
- Когда-нибудь в другой раз мы это обсудим, - процедил Норрингтон. – Хотя лучше не стоит. Так вы намерены говорить со мной по-хорошему?
- А у меня есть выбор? – хмыкнул внешне снова распушивший перышки Воробей, но все же чувствовалось, что он заговорил как-то по-другому.
- Разумеется: между мной и сержантом Греем, которого лорд Беккет в свое время выделил за редкое умение говорить с пиратами.
Джек Воробей усмехнулся.
- Нет уж, пожалуй, вы будете посимпатичнее, адмирал.
С этими словами он фамильярно положил Норрингтону руку на плечо и, прежде чем тот успел воспротивиться, дружески похлопал его… по спине!
Вот сволочь! Черт бы тебя побрал…
- Эй, что это с тобой, приятель?! – слегка «испуганно» отстранился пират.
- Ни…чего, - выдавил Джеймс, сумев, наконец, открыть глаза и выдохнуть.
Он вдруг ощутил новый прилив раздражения из-за фамильярности Воробья, но подумал, что возмущаться на середине разговора уже поздно и смешно.
- Ну, прошу прощения… - отвратительно ухмыляясь, пожал плечами пират. – Так вот, возвращаясь к миссис Тернер… А что собственно интересно узнать?
Норрингтон заставил себя говорить спокойно:
- Все, что случилось после битвы у острова Погибших кораблей. А также то, чего не знал лорд Беккет.
- Хорошо, хорошо, - примирительно поднял перед собой руки Джек Воробей. – Элизабет и Уилл ушли на «Летучем голландце», за ними же последовала джонка Сяо Фенга, но поговаривали, что эти ребята хотят вернуться в Сингапур. Так что Элизабет либо по пути на восток, либо где-то без корабля и команды. Что еще я могу рассказать?
Джеймс не знал, улыбнуться ему или нахмуриться. Чертов пират, наконец-то, заговорил, но его слова подтверждали худшие подозрения. На Тортуге, одна… Конечно, Элизабет уже не наивная девочка, а многое повидавшая пиратка, но все равно страшно.
- Кстати, - оживившись, поднял указательный палец Воробей, - у тебя есть неплохие шансы.
Адмирал даже не сразу понял, о чем тот говорит, а когда понял, возмущенно напрягся.
- Да-да, - продолжал, не заметивший признаков гнева (или просто их проигнорировавший) Воробей, – когда мы ждали в бухте Погибших кораблей прибытия врага, Элизабет много рассказывала о тебе, приятель, причем весьма проникновенно. По-моему, ты произвел на нее впечатление, так что когда вы встретитесь…
- Мистер Воробей, - процедил сквозь зубы Норрингтон. – Будьте добры замолчать.
Пират поперхнулся с видом человека, оскорбленного в лучших чувствах. Потом вдруг понимающе усмехнулся. Адмирала эта усмешка чуть не вывела из равновесия.
Теперь при мысли об Элизабет стало еще более тяжело и неловко. Как только он мог позволить себе тогда ее поцеловать?! Но ведь он не мог знать, что вернется и должен будет после этого как-то уверять ее в дружеских намерениях. А мертвым позволено многое.
- И что же она обо мне говорила? – тихо спросил Норрингтон, когда желание узнать это стало острее, чем невозможность задать Воробью такой вопрос.
- Ну, что-то вроде того, что она уже начала считать всех и вся подлецами, а тут вдруг ты взял и отдал за нее все, ничего не прося взамен. Еще что-то про то, что ты давно любил ее и был хороший человек, но всегда такой чужой и непонятный… Ты уж извини, приятель, но я не слишком прислушивался к этому потоку откровений. Терпеть не могу, когда мне изливают душу.
Сие признание в черствости Воробей закончил, сморщившись, показав язык и поежившись.
Значит чужой и непонятный… Ну что ж, он это даже знал.
Сидеть приходилось с каменным лицом, хотя особо прятаться от пирата уже и не имело смысла. Норрингтон все равно чувствовал себя выставленным слишком откровенно из-за того, что Элизабет рассказывала о нем, и кому – капитану Воробью! Но ведь она тоже не могла знать, что он вернется. А с мертвыми можно делать многое.
Где-то с минуту они с Воробьем молча сидели рядом. Джеймс был почти благодарен пирату. Сейчас тот мог бы больно уязвить насмешкой, но не сделал этого.
- Ну ладно, приятель, - вдруг подал голос Джек, - передавай ей от меня привет, когда отыщешь.
Норрингтон представил себе, как скажет Элизабет: «Привет от Джека Воробья», - и беззвучно рассмеялся.
- Э-э, я сказал что-то смешное? – удивленно поинтересовался пират.
- Да нет, не очень… - Джеймс медленно отпустил улыбку. – Вы правы, мистер Воробей, это не так уж смешно.
Впрочем, он не собирался передавать от этого пирата никаких «приветов».

***
- Значит вы выходите в море завтра утром?
- Да, лорд Беккет.
Дальше они опять пошли молча. Джеймс подумал о том, что он напрасно избрал местом прогулки стену форта. Да, ему нравилось ходить здесь по вечерам (точнее, по ночам, если брать обычное представление о времени суток). Но раньше, если кто и составлял ему компанию в такой прогулке, это был губернатор Суонн. Возможно, именно это воспоминание сейчас отравляло атмосферу разговора.
Совесть, высказываясь против приятельских отношений с Беккетом, принимала вполне отчетливое лицо Элизабет. Норрингтон пытался найти какие-то оправдания вроде смерти и ухода прошлого. Оправдания даже были, в принципе, не лживы, но несколько неправильны.
Пытаться обмануть свою совесть… Тяжело.
С другой стороны, Норрингтон видел, что не только он сам, но и лорд Беккет был непривычно мрачен и молчалив. Да еще и смотрел на луну.
- И что же вы там видите? – поинтересовался, наконец, Джеймс, после того, как они прошли еще один круг молча.
- В небе? -  рассеянно переспросил Беккет. – Луну.
О, не сложно догадаться, что луну.
- И что в ней так приковывает ваш взгляд?
- Сложно объяснить, - процедил Беккет сквозь зубы, – сегодня какая-то необычная луна. Я еще не помню, чтобы мне когда-либо хотелось так долго смотреть на нее.
А вообще-то луна была самая обычная. Хотя… Норрингтон вздрогнул, когда ему показалось, что он смотрит на нее, закрывает глаза, но все равно видит луну. А, опустив глаза, видит стены форта немного призрачными и зыбкими.
Впрочем, это ощущение довольно быстро оставило адмирала.
Он обернулся. Лорд Беккет смотрел на его лицо странно отражающими свет глазами. Смотрел пристально и немного торжествующе или же, напротив, немного испуганно – не поймешь.
- А! Теперь вы тоже это заметили, - усмехнулся он. – Странно, правда?
- Что?
- Что луна притягивает взгляд, - просто и серьезно пояснил Беккет.
- Ну да, пожалуй…
Стало неуютно. Возможно, оттого, что камзол неудачно лег в складку на левом плече. Однако же, Джеймс осторожно расправил складку, но это мало помогло.
- А вам не снится ничего особенного? – вдруг поинтересовался лорд Беккет и в ответ на недоуменный взгляд пояснил. – Я уже ночей пять подряд вижу во сне какое-то странное существо, которое говорит мне, что я сбежал и что-то ему должен. Чаще всего оно является в женском обличье, но меняет лица, как платья: от античной красавицы до чернокожей ведьмы. Я склоняюсь к мысли о том, что у меня все же шалят нервы, но сегодняшняя луна меня тревожит. Особенно тот факт, что вы это тоже видите. А часовые внизу, заметьте – нет.
Джеймс нахмурился. Ему все это начинало не нравиться. Однако в данном случае оставалось лишь вспомнить довольно любимую им поговорку: не можешь действовать – сиди спокойно.

4. Злоключения капитана Элизабет Тернер.
(два месяца назад)

Мучительность расставания Элизабет начала особенно остро ощущать вечером следующего дня. Прошли сутки без Уилла. И это было чудовищно долго. И чудовищно мало по сравнению с оставшимися девятью годами и триста шестьюдесятью четырьмя днями.
Элизабет бесцельно бродила в одиночестве по песчаному пляжу, поглядывая то на море, то на корабль и людей, таскавших бочонки с водой.
- Какие будут приказы капитана? – раздался позади с чудовищным акцентом голос Тай Хуона.
Элизабет оторвала взгляд от «Императрицы» и работающих людей.
- С отливом мы снимаемся с якоря, если не усилится ветер.
Китаец поклонился и ушел. Элизабет со вздохом посмотрела ему вслед. Потом перевела взгляд на уже ставший очень знакомым силуэт «Императрицы».
Все уходило, как просачиваясь сквозь пальцы. Отец, Джеймс, Уилл… Теперь даже это чертово сингапурское корыто, к которому она уже успела привыкнуть!
Под командой капитана Тернер осталось двадцать шесть человек из команды Сяо Фенга. Остальные погибли. А эти хотели вернуться в Сингапур, предоставив Элизабет выбор быть их капитаном там или остаться одной здесь. Она выбрала остаться.
На небе громоздились тяжелые сизо-серые тучи, а ветер все крепчал, пытаясь порвать камзол и вконец растрепать волосы.
- Эх, капитан, ты бы шла под крышу, скоро польет, как из ведра…
Элизабет оглянулась на легко узнаваемый среди прочих глухой хриплый голос. Это подошел боцман с «Голландца», француз Рене Дюген, прослуживший под командой Джонса почти сотню лет.
Вчера все были поражены, когда поняли, что «Голландец» ушел, не досчитавшись одного – бежавшего – человека в команде. Рослый угрюмый моряк, объявившийся из-за скал, сразу же сказал кто он, и просто, без намека на боязнь отказа, просил не оставлять его на этом пустом острове. Кое-кто из команды был испуган гостем, но капитан тогда пребывала в милосердном настроении.
Сейчас Элизабет не могла не улыбнуться, хотя в другой ситуации забота о ней, как о ребенке, ее бы раздражала. Но сейчас ей хотелось, чтобы о ней заботились. Может, даже хотелось поплакать на чьем-нибудь плече…
- Я люблю дождь, - бесцветно ответила она.
Дюген молча встал рядом с ней.
Вчера в его вытянутом, изуродованном шрамом лице было что-то очень жуткое. Наверное, тяжелый взгляд убийцы. Однако теперь с выражением прорвавшейся затаенной тоски и робкой надежды, с каким он смотрел на горизонт, Дюген был просто уставший человек, словно по какому-то недоразумению выглядящий в свои сто тридцать с лишним только на сорок.
- Да, я тоже люблю дождь, - еще более хрипло, чем обычно, проговорил он. – У нас в Марселе он шел реже…
Элизабет вздохнула, с трудом вспомнив какие-то картины из детства. Нет, ее дом был здесь, на Карибах.
- Ты хочешь вернуться в Старый Свет? – все же спросила она.
На лице Дюгена не дрогнул ни один мускул, только его руки скрестились на груди.
- Я-то, может, и хотел бы, - грустно проговорил он после небольшой паузы. – Да только, кто меня там ждет? И, знаешь, капитан, я как-то побаиваюсь, что вместо старой мечты увижу что-нибудь совсем не то. Пусть уж лучше мечта живет, чем этак…
Элизабет не могла этого понять. Как можно бояться идти к своей мечте, когда она так реальна?
Хлынул дождь. Почти сразу стеной, за которой все размывается в четырех шагах. Но, действительно, не хотелось укрыться.
- Да… - вздохнула Элизабет. – Мне тоже некуда идти. Все, что я знала и любила, ушло. А я теперь пират, приговоренный к виселице. Представь себе, я всегда хотела быть пиратом, когда была маленькой девочкой. Джеймс говорил мне, что я глупа, а я этого не понимала и все расспрашивала его о море и приключениях. А ведь я была глупа, правда?
- Все мы глупы в юности. А потом умнеем…
Это слово «умнеем» он произнес явно неприязненно.
- Рене, ты видел, как он умер?
- Кто? – не понял Дюген.
- Джеймс, то есть адмирал Норрингтон, - поправилась Элизабет, осознав, что ее собеседник не умеет читать мыслей, и не понял, о ком идет речь.
- Да, я видел, - кивнул старый моряк и замолчал.
- Расскажи мне, - попросила миссис Тернер.
Дюген молча пожевал губами, прежде чем ответить, словно сомневался, стоит ли говорить об этом юной леди, хоть она и король пиратов.
- Прихлоп Билл проткнул его насквозь какой-то деревяшкой. Адмирал был еще жив, когда мы сбежались на шум. Дэйви Джонс спросил, боится ли он смерти. Тогда твой друг ударил его шпагой, после чего вскоре умер, а тело выбросили за борт.
Дюген замолчал, видя, что Элизабет стиснула руки от его рассказа.
Ее же заставила содрогнуться мысль о том, что последним, что видел Джеймс, были жуткие злорадные морды Джонса и его монстров.
А потом капитан Тернер вздрогнула еще раз, вдруг вспомнив о том, что один из этих «монстров» стоит сейчас рядом с ней. Но она уже не могла увязать в одно этого человека сейчас и его же на службе у Джонса. Да и он сам, кажется, чувствовал себя проснувшимися и начавшим жить заново.
- Он был достойный человек, - добавил француз после изрядной паузы, - хоть мы его и ненавидели, как и всех живых, ступивших на борт проклятого корабля. И умер он достойно.
Какое-то время они мокли под дождем молча.
Миссис Тернер откинула назад слипшиеся от воды волосы. В голове было пусто и тяжело.
- Капитан, а тебе лет-то сколько? – подал голос старый моряк.
- Двадцать три, - ответила Элизабет, не совсем понимая, к чему этот вопрос.
Дюген улыбнулся со всей возможной для его мрачного лица теплотой. Не очень-то тепло это получалось, потому что шрам мешал улыбке быть естественной. Улыбался француз совсем недолго.
- Вот видишь, - заговорил он, пытаясь сделать голос жизнерадостным, - ты же молодая, красивая. Не думай, что тебе некуда идти. У тебя еще все впереди.
Элизабет горько усмехнулась на резком выдохе. В горле встал ком, но хотелось смеяться, вместо слез.
- Скажи мне, Рене, почему я разрушаю все, чего касаюсь? Все, кто меня любят, гибнут из-за меня… или отворачиваются.
Она даже сама не могла себе признаться в том, как было больно, когда Джек сказал: «Хватило одного раза». Но он был прав…
Дюген покачал головой.
- Не ты разрушаешь, – просто и почему-то уверенно, хоть и не мог знать ее, сказал он. – И судьба еще будет улыбаться тебе.
- Судьба надо мной смеется. Я получаю то, к чему шла, но остаюсь одна. Скажи мне, это правда, что я слишком эгоистична?
- Нет, - не раздумывая, ответил старый моряк. – Не слишком.
- Не слишком, но эгоистична, да? – криво усмехнулась Элизабет.
- Не знаю. Но не думай, капитан, что к людям самоотверженным судьба более благосклонна, - покачал головой Дюген.
А это, черт возьми, верно…

***
Остров Креста оставался за кормой. Никто из команды, кроме Дюгена, этого не знал, но теперь там, в том же месте, что и когда-то раньше, осталось сердце капитана «Летучего голландца». Никто из живых, кроме Джека и Рене, не знал этого места. А им Элизабет могла (или хотела) верить. Не нести же сердце с собой на Тортугу, куда Элизабет решили податься за неимением других горизонтов. Команда думала, что они просто пополнили запасы воды на этом пустом острове.
Теперь на душе становилось легче. Обязательно находилось что-то, что отодвигало беды на второй план. Например, работа простого матроса, которой миссис Тернер решила предаться, чтобы не торчать без дела. Все равно ей больше не нужно было положение капитана в этой команде. А рабочих рук не хватало.
Дюген тоже занимался работой. За каких-то два дня он успел завоевать крепкий авторитет, будучи человеком немногословным, но трудолюбивым и умелым. Теперь его все еще сторонились, но уже с уважением.
Элизабет немного завидовала тому, с какой ловкостью его длинные крючковатые пальцы вязали узлы или законопачивали щели. Или тому, как легко Дюген управлялся с грубым, тяжелым парусом. Впрочем, она училась работе моряка раз в сто с лишним меньше – не удивительно, что у нее получалось хуже. Да и грубой силы ей порой не хватало.
Тай Хуон еще раз от имени команды спросил капитана Тернер, уверена ли она в своем решении, оставить их.
Не то, чтобы Элизабет была слишком уверена… Но в Сингапур ей не хотелось. Слишком далеко, слишком чужое место. Ей вообще сейчас хотелось домой. К теплой постели и шелковым платьям. Хотя бы к людям, которых не надо убивать, и которые не хотят убить ее. А в Сингапуре ей представлялось что-то совсем не то.
- Вы славные ребята, - немного растроганно объявила капитан (а Тай Хуон это перевел), - но я так же, как и вы, хочу вернуться к себе домой.
М-да… домой.
Кажется, Дюген понял ее лучше всех.
Потому на следующий день Элизабет предложила ему шагнуть в новую жизнь рядом с ней. Бывший боцман «Голландца» был удивлен, но вся его реакция свелась к словам:
- Ну могу и с тобой, капитан, если не прогонишь. Только не в море. Мне б на берег…
Берег… Какая у Дюгена была интонация, когда он говорил это простое слово!
- Не знаю на счет берега, - честно созналась Элизабет. – Я же ничего не умею, кроме как ходить под парусом и фехтовать… Ну, могу научить кого-нибудь этикету и танцам, - усмехнулась она. – Хотя, нет, наверное, уже не смогу – забыла. Ну да, на месте увидим что-нибудь.
И правда, куда она пойдет? Не в шлюхи же…
Ладно, она обязательно придумает. Вот отдохнет чуть-чуть, а потом можно и снова на корабль. Или придумает другое. А пока немного денег есть. И Дюген… не то, чтобы он так нужен, но одной пока не хочется, да и жалко его, если честно… А так будет хоть один друг. Может, он ее чему-нибудь научит.

***
Время до Тортуги прошло незаметно. Элизабет чувствовала себя, как во сне, идя рядом с привычно молчаливым Дюгеном по знакомой мостовой и зная, что «Императрица» ушла, отрезав последний путь во что-то другое.
Впервые Элизабет была не только абсолютно свободна, но и предоставлена самой себе без всяких целей и ориентиров. Ах, если бы все это происходило пару лет назад! Но, увы, сейчас была все больше видна и обратная сторона – когда некуда возвращаться, свобода имеет уже не тот вкус.
Когда они пошли на третий круг по городу, Дюген все же спросил:
- Куда ты идешь, капитан?
- Я… не знаю, - опомнилась Элизабет.
Еще она подумала о том, что называться капитаном для нее не совсем уместно, но потом вспомнила Джека Воробья и решила, что она вообще-то не хуже его. К тому же, как-никак король пиратов. Так что пусть будет «капитан».
- Знаешь, Рене, у меня есть немного денег. Давай пока просто где-нибудь поселимся, а потом посмотрим, куда наняться.
Посмотрев пару часов, как она выбирает место для поселения, Дюген плюнул и взял инициативу в свои руки. Хоть он и не был на Тортуге ни разу в жизни, он почти сразу нашел в меру чистый и спокойный дом, где сдавали мансарду. Сам француз хозяину не понравился, но Элизабет все же удалось убедить ворчливого одноногого морячка (явно бывшего пирата) в том, что им можно доверить снимать жилье.
Комната была сносной: тесновато, но чисто и почти уютно.
Элизабет давно привыкла жить на корабле среди мужчин и не придавала этому особого значения, но Дюген решительно натянул посреди комнаты занавеску и устроился спать на полу, подстелив драный матрац, набитый соломой.
На следующий же день он нанялся на работу к местному оружейнику Анри Жютелю. Элизабет, честно говоря, настраивалась побездельничать недельку-другую, но пример оказался заразителен.
Дюген был слегка в шоке, когда переодетая в мужское платье Элизабет, не слишком гладко изъясняющаяся по-французски, оказалась клерком у того же Жютеля. Впрочем, Рене и сам-то уже говорил по-французски с английским акцентом заметным даже для Элизабет.
Миссис Тернер могла отпраздновать маленькую победу – доказать, что она не такая уж безрукая дочка губернатора. Взяли ее весьма охотно: она умела писать, считать и с первого раза разобралась, как записывать товар в бухгалтерские книги. Остальное сделала ее красивая и честная физиономия, которая могла, когда надо, подкупать людей.
Более того, оказалось, что у Жютеля есть шестнадцатилетняя дочь Эжени, которую Элизабет взялась учить музыке. Кажется, девочка была просто в восторге от своего нового учителя. Правда, ее отец оказался почему-то не в восторге, и вскоре занятия музыкой прекратились. Однако же, с работы Элизабет не выгнали.
Мансарда со временем сменилась на более уютную комнатку для прислуги в большом доме месье Жютеля.
Дюген бы все так же неразговорчив. Он немного пил ром, но никогда не пьянел. Не пытался заводить друзей, хотя охотно общался (больше слушал) с моряками, охотниками и прочими жильцами славного острова, с которыми оказался соседом по дому или садился за один стол. Иногда ходил в бордель. Из этого факта он не делал от Элизабет тайны и лицо имел такое, как будто это совершенно естественно для человека, что не вязалось с тем, как трепетно он относился к целомудрию своего «капитана».
Миссис Тернер видела, что ее случайный спутник не меняется, оставаясь чужим окружающему миру. Иногда это чувствовалось особенно остро. Что-то отталкивало старого моряка, не давая ему влиться в поток жизни.
Зато он все больше казался Элизабет хорошим человеком. Ни разу Дюген никого не обижал не по делу и ни на что не злился сам, не украл ни единого су, даже ни на кого не повысил голоса, его глаза теперь смотрели мягче и добрее.
Впрочем, такое впечатление было ошибкой. Элизабет это поняла, когда увидела, каков Дюген, если его задеть. Как-то раз в уличной драке старый моряк ударил полезшего на него пьяницу, страшно сломав человеку челюсть, и даже не поморщился и не оглянулся на дело своих рук, хотя вопли пострадавшего были душераздирающими. Была потом еще пара таких случаев. Каждый раз француз демонстрировал пугающее равнодушие к боли причиняемой его рукой.
И все же к своему единственному другу он был исключительно добр, самоотвержен и ненавязчив. И все так же называл ее капитаном, не пробуя оспорить ее лидерства, хоть по логике вещей он был бы лучшим лидером из них двоих.
Странно было то, что Элизабет тоже не сходилась близко ни с кем на Тортуге, кроме этой милой девчонки Эжени Жютель. Может, на нее плохо влиял замкнутый Дюген. Может, просто не попадалось случая познакомиться с достойными людьми. Были здесь те, кто охотно взял бы ее в свою компанию, но хотелось чего-то другого.
Вообще Элизабет начинала смутно ощущать, что становится другим человеком. У нее появлялся какой-то новый взгляд на жизнь. Что-то, что раньше казалось бы ей прекрасным, могло теперь казаться глупым. А что-то, что раньше неумолимо отвергалось, вдруг становилось не таким уж неприемлемым. Новые черты в ее глазах приобретали люди, которых она когда-то знала. Иначе подбирался круг новых знакомых. И над всем этим властвовало шокирующее незнание того, к чему же стремиться превыше всего. Элизабет еще никогда не помнила за собой, чтобы она не знала, чего хочет.
Иногда она начинала подумывать о том, что работа ей изрядно наскучила и хотеть в море, когда…

***
Время было к ночи, и они возвращались домой.
- Мне кажется, что я ношу ребенка, - Элизабет уже несколько дней обдумывала эту возможность и, наконец, решилась высказать сомнения вслух. – Ты что-нибудь в этом понимаешь, Рене?
Дюген глянул на нее более живыми и теплыми глазами, чем обычно.
- Ты уж прости, капитан, но я в этом ничего не смыслю, - признался он.
- Понимаю… Рене, мне страшно.
Выговорить эти слова далось с трудом. Элизабет очень боялась признаться, что ей страшно.
- Я… я хочу ребенка… наверное… но что же я буду здесь делать…
Дюген, немного сгорбленный и неловкий, повернул голову в ее сторону. Кажется, он был куда больше уверен в будущем, чем миссис Тернер. По крайней мере, на его лице непривычно нарисовалась радость.
- Не бойся, с голоду не умрем. Ты смотри, капитан, это же судьба тебе начинает улыбаться. Ты уже не одна. И твой муж не совсем ушел из этого мира.
Элизабет неуверенно улыбнулась. Только теперь она понимала, как ей действительно, повезло, что она на берегу с Дюгеном, а не одна в море. Иначе все могло бы кончиться плохо. Думая это, Элизабет пристально смотрела на Дюгена, чего она обычно не делала – француз был слишком некрасив, да и в разговоре чаще всего тоже смотрел не на нее, а куда-то в сторону. И тут она впервые заметила, что в нем что-то не так.
На начинающем светлеть небе белела полупрозрачная неполная на треть луна. Свет луны отражался в глазах и на коже Дюгена ярче, чем должен был бы. И еще… старый моряк никак не походил на виденные ей живые скелеты или морских монстров, выглядя, как обычный человек, но в нем не чувствовалось жизни. Элизабет смотрела на Дюгена, не мигая, и ей казалось, что она видит нечто чужое и невероятное. Что-то чему не должно быть места.
На лице Рене впервые за время их знакомства появилась откровенная растерянность.
- Ты это чувствуешь, капитан, да? – спросил он, с трудом выговаривая слова.
Элизабет кивнула головой, а потом вдруг решительно схватила его за руку и оттащила его с середины улицы в тень. Без света луны ужас не был виден, но все равно было еще жутко.
- Что это? – прерывисто выдохнула Элизабет.
- Ничего особенного, - горько усмехнулся Дюген. – Я же давно уже не живой человек. Теперь я это точно знаю. А сначала подумал было…
Он замолчал и мрачно уставился в стену.
Элизабет тоже не знала, что сказать.
- Ты прости, капитан, если я тебя напугал, - тихо подал голос Дюген. – Я думал, что для других людей это не заметно… Знаешь, я уже хотел было… вернуться. Но теперь, нет… как же я тебя оставлю одну с ребенком? Если, конечно, я не хуже, чем вовсе одной…
- Рене! – с горечью и возмущением воскликнула Элизабет. – Не говори так. Я же знаю, что ты хороший человек и не оставлю тебя из-за непонятно чего.
- Спасибо, капитан.
Что-то в его тоне и выражении лица Элизабет не понравилось. Это было похоже на то, что над ее утверждением скрыто посмеялись. И ладно, если над утверждением о хорошем человеке, а не о верности – последнее еще было больным местом.
- А что ты чувствуешь из-за… вот этого? – спросила она, опасаясь услышать в ответ что-то похожее на рассказ Барбоссы о проклятье.
- Да вроде бы и ничего… Только все вокруг как-то бледнеет в лунном свете, а луна огромная такая – глаз не оторвать. Как будто только мы с ней живем, а все остальное призрачно и мертво. Но я к этому уже привык – давно ведь.
Луна. Почему снова луна? Элизабет посмотрела на небо, пытаясь понять, что такого особенного в этом светиле, ведь проклятие «Черной жемчужины» почему-то тоже показывалось при луне. А сколько легенд упоминало вот об этом холодно светящем белом диске…
- И все же не думай уходить, Рене, - попросила Элизабет. – Вот скажи мне, разве это призрачно, что я твой друг?
Он посмотрел на нее очень пристально, а потом честно ответил:
- Не знаю, капитан…Странная ты, кто тебя поймет… извини.

***
Через месяц Элизабет уже точно знала, что беременна. Можно было сказать, что ей везло: у нее не болела спина, не было слабости и тошноты. Она все так же работала у Жютеля, пока что, успешно притворяясь мужчиной и лениво обдумывая момент, когда стоит признаться в этом обмане.
- Рене! Ну что это за тряпки посреди комнаты?
Все же Дюген был ужасная свинья. Он мог не замечать беспорядка, пока можно передвигаться, не каждым шагом спотыкаясь о разные предметы, разбросанные по комнате. В этом они с Элизабет сходились. Но по ее понятиям беспорядок все же становился мешающим несколько раньше.
- Сейчас уберу, капитан, - спокойно согласился Дюген и тут же принялся за дело, больше не говоря ни слова.
То, что он собирал, было недошитыми рубашками. Шил он, потому что у Элизабет получалось хуже. Да и сидеть без дела она, в отличие от француза, могла легко и с удовольствием. Он же постоянно искал, чем занять себя.
- Знаешь, Рене, я ужасно хочу шоколад, – усмехнулась Элизабет. – Но он здесь такой отвратительный. Может, ты умеешь варить шоколад? Не умеешь… Жаль.
Элизабет взяла шпагу и начала привычно кружить по комнате, выполняя упражнения, которым когда-то учил ее Уилл. Мысли закрутились вокруг «Летучего голландца». Ну, какого же черта Уилл тогда отказался взять ее в команду?! Ведь они могли бы быть вместе... Впрочем, когда она попробовала пожаловаться на это Дюгену, тот оказался всецело на стороне решения ее мужа. Это немного охлаждало порыв.

***
Вечер казался обычным вечером, ничем не отличающимся от прочих. Элизабет и Дюген отдавали должное славно поджаренной рыбе, сидя в любимой таверне. Француз отдавал должное еще и грогу, в чем Элизабет не участвовала.
Было скучновато. Как ни крути, жизнь на Тортуге нравилась Элизабет в аккурат до того момента, когда она поняла, что ребенок надолго привяжет ее к берегу. А сегодня даже не лез со своими идиотскими шутками второй англичанин в хозяйстве Жютеля – маленький проходимец Джимми. Элизабет хотела вчера побить его, но сейчас не было и такого развлечения.
- Рене, может, нам все же стоит еще успеть наняться к какому-нибудь пирату и выйти в море? – вдруг предложила миссис Тернер. – Заработаем денег, уедем отсюда на Ямайку или даже в Лондон? Ну или в Марсель, если хочешь… Ну что ты так хмуришься?
- Не надо тебе сейчас в море, капитан. Ты сама подумай: мало ли что может случиться?
- А если мы останемся здесь… Куда я потом пойду с ребенком? У меня в Лондоне есть тетушка. Я думаю, хоть меня и приговорили к повешению, она нам поможет. Надо только добраться до нее.
- Ты сумасшедшая, капитан.
Элизабет раздраженно фыркнула, наградив француза колючим взглядом.
- А еще я не обязана тебе подчиняться, если ты не помнишь!
Дюген медленно оторвал взгляд от тарелки и исподлобья посмотрел на собеседницу.
- Твоему здравому смыслу ты тоже не подчиняешься? – спокойно спросил он. – Если тебя не заботит то, что тебе нужен покой, подумай о том, что ты будешь делать, если поход затянется, и твой живот станет всем виден.
- Если?! – на два тона выше переспросила Элизабет. – Это трусость всегда думать о «если» и ничего не делать.
Дюген уткнулся обратно в тарелку, только хмыкнув в ответ. Слово «трусость» его ничуть не проняло.
Элизабет поняла, что она его не уговорит. Так что, либо претворять в жизнь угрозу уйти одной, либо сидеть здесь. Времени на размышления было мало, но все же денек-другой еще можно…
А что, если не на какой-то корабль, а на «Черную Жемчужину»? Поговаривали, что «Жемчужина недавно ушла, едва заглянув в порт, но ведь она еще вернется. И Джек может помочь в деле…
Домой возвращались молча. До тех пор, пока Дюген не указал на темный столб на и без того темном ночном небе:
- Дым!
Элизабет с тревогой присмотрелась. Действительно, дым. Что-то горело как раз в районе, где находился дом Жютеля. Ветер дул в ту сторону, поэтому запаха гари еще не ощущалось, но вряд ли могли быть сомнения на счет пожара.
Через несколько кварталов стало заметно оживление: люди бежали туда и обратно. Кричали они разное.
И чем ближе Элизабет и Рене подходили, слыша все возрастающий шум, тем яснее осознавали, что горит именно их дом. За последним поворотом стало видно пламя и толпа людей. Горел дом Жютеля!
Дым, жар, искры, крики людей, мечущихся в панике. Уже почти никто не пытался что-либо тушить – огонь зверствовал, объяв все левое крыло и – пока что меньше – центр дома, а также парочку других ближайших домов. Вот там еще пытались что-то потушить, но, кажется, бесполезно.
Дюген схватил Элизабет за руку, не давая ей протиснуться сквозь толпу ближе к пожару. Все равно их комнатка была расположена в левом крыле.
Однако же, Элизабет вырвалась, потому что заметила месье Жютеля. Его, накрытого сверху мокрым плащом, выносили из еще не горящей двери правого крыла. Подбежав ближе, миссис Тернер содрогнулась: оружейник был весь покрыт страшными ожогами и без сознания или даже мертв.
А узнаваемые крики внутри дома означали только одно: Джимми еще бегал там, пытаясь найти Эжени. Кроме того, что-то кричали мародеры, сбежавшиеся за поживой.
Элизабет окинула полным ужаса взглядом расползающийся пожар. Но потом ей показалось, что со второго этажа – из желтой гостиной – она слышит крик бедной девочки. Более того, в окне показался силуэт…
Стиснув зубы, миссис Тернер натянула шейный платок на нос и бросилась внутрь. Кажется, Дюген где-то далеко сзади истошно орал ей: «Стой!» - но времени, чтобы стоять и раздумывать, не было.
Элизабет влетела в двери и, всполошив мародеров, рванула через магазин к главной лестнице, но там было уже не пройти. Пришлось броситься в мастерскую и дальше по задней лестнице для прислуги. Девушка бежала, понимая, что платок очень мало защищает ее от дыма и испорченного воздуха, а выход позади вот-вот будет отрезан. Но отступать было поздно. К тому же, если что, можно выпрыгнуть в окно. Правда, говорят, беременным вредно прыгать…
Позади остались узкая винтовая лестница и коридор. Вот и нужная дверь – здесь еще не горит.
Но Эжени не было в желтой гостиной! А, черт… Элизабет же видела и слышала что-то…
Судорожно оглядевшись, она ничего не нашла. Даже Джимми здесь уже не было.
- Эжени! – крикнула миссис Тернер во всю силу, отодвинув для того от носа шейный платок. – Это я Джек Тернер! Где ты?! Джимми! Эжени! Вы меня слышите?!
Ответа не было. Зато угрожающе приближался треск. И вдруг начала кружиться голова. Элизабет прислонилась к косяку, в панике подумав о том, что не может бежать ни дальше, ни обратно. Что-то неприятное почудилось внизу живота, хотя по вроде бы там ничего не должно было случиться.
Но через секунду она услышала сразу два голоса:
- Я здесь, на помощь! – пронзительно визжала мадемуазель Жютель.
- Капитан, вернись, дьявол тебя задери, недоношенная свинья! – орал на нее Дюген.
Элизабет закашлялась. Но слова Рене вдруг вдохнули в нее упрямство. Из последних сил она бросилась бежать на голос Эжени.
- Дюген, сюда! Я ее слышу!
Кажется, француз разразился и вовсе грязной площадной бранью на родном языке, но Элизабет уже не слушала.
Ее глазам предстал стремительно расползающийся огонь. И непереносимо высокий визг хозяйской дочки слышался откуда-то, куда уже не было возможности пройти.
- Не-ет… - выдохнула Элизабет, пятясь перед жаром.
Она взвизгнула сама, когда перед ней неожиданно материализовался в воздухе Дюген с лицом, полным злобы.
В голове еще промелькнула мысль о том, как можно забыть, что люди с «Голландца» умеют вот так перемещаться? Но все это имело мало значения.
- Нет! – еще раз крикнула Элизабет, когда Рене вытащил ее прочь и собрался увести по лестнице.
Лицо Дюгена перекосилось от ярости.
- Зачем тебе эта девчонка?! – прорычал он. – Брось ты ее к черту! Ты ведь уже не поможешь ничем.
Миссис Тернер мотала головой, упираясь и откашливаясь от дыма.
Дюген мог бы утащить ее силой. Но он вдруг плюнул и крикнул, толкая ее на лестницу:
- А ну вниз! Бегом. Я сам вытащу девчонку! Бегом, я сказал!!!
И Элизабет подчинилась, несмотря на головокружение и истерику.
Путь с задней лестницы к двери уже местами горел. Элизабет сначала испуганно затормозила, а потом вдруг решилась и стрелой пронеслась между двумя столбами огня. Было страшно, но даже не загорелись волосы и одежда.
Уже на улице Элизабет упала в чьи-то руки.
На несколько секунд она забыла о Дюгене и Эжени, понимая только, что может нормально дышать. Конечно, здесь тоже было все задымлено, но каким же чудным казался этот воздух! Вот только все никак не отставали удушье и слабость.
Руки, тащившие ее прочь, оказывается, принадлежали Джимми.
Причем руки эти держали ее за перетянутую грудь, а голос сверху истерично бормотал:
- Господи, Джек… ты же девка… Ну как же ты так – ведь еще бы чуть-чуть и угорела насмерть.
- Заткнись, - прошипела Элизабет.
Это заставило ее вспомнить о Дюгене.
- Джимми, стой! Плевать на дым! Я должна видеть! Нет, он не умер! А ну помоги, мне подняться на ноги!
В этот момент на первом этаже горящего дома оружейника рванул бочонок пороха, припрятанный на складе, чтобы быть завтра выгодно проданным.

***
Дюген не вернулся. Его больше никто не видел, как и мадемуазель Жютель.
Пожар удалось потушить только к полуночи, когда пошел дождь. Пять домов выгорело до каменных остовов и еще несколько меньше.
Элизабет могла бы долго мокнуть под дождем – прямо как тогда, на острове, где она познакомилась с Дюгеном – и смотреть на пожарище, если бы к ней не подошел Джимми:
- Джек… ты это… тебе же, наверное, некуда идти… пошли ко мне? Мама пустит.
Элизабет удивленно повернула голову, не в силах осознать тот факт, что кому-то есть до нее дело. До этого люди вокруг ходили мимо, что-то говорили, кричали, плакали, таскали какие-то вещи… Но все это было далеко от нее. А теперь на нее пялилась смущенная физиономия четырнадцатилетнего паренька – рослого и нескладного.
Дальше миссис Тернер с трудом помнила, как поднялась на ноги и пошла в дом Джимми. Это был маленький чистый дом совсем неподалеку, где проживало большое семейство постоянно уходящего в походы моряка Тропа – англичанина с голландскими корнями.
Матушка Джимми, миссис Троп, была выцветшая худая женщина сорока лет, которая неодобрительно покосилась на незваного гостя, однако же, разрешила сыну привести его в дом – уж очень она была рада, что Джимми все же вернулся живым. Элизабет сразу же ощутила, что она здесь лишняя, и сказала себе, что уйдет завтра же.
Спать она не могла, просто лежала в углу на отведенном ей матраце, думая о том, что все прошедшее, верно, неправда и завтра же она пойдет к дому Жютеля и увидит там Дюгена и Эжени. Потому что, если это правда… то она опять виновата во всем.
Крутились перед глазами воспоминания о старом моряке. Вот они стоят под дождем, вот он смотрит на берега Тортуги почти как на землю обетованную, вот его растерянное лицо при луне…
Потом пришли уже другие воспоминания. Отец учит ее ездить верхом. Бал в их доме, где Элизабет шестнадцать лет и она в центре внимания всех молодых мужчин. Был там и лейтенант Норрингтон, который тогда, кажется, впервые сказал ей, что она необыкновенная девушка. Элизабет и Уилл на «Перехватчике» перевязывают ее порезанную руку. Джек Воробей: «Любопытство… Тебя потянет эгоистично и не раздумывая…» Урок фехтования, азартно преподаваемый Уиллом – Элизабет по его словам чудесная ученица. «Наши судьбы тесно сплелись, но не соединились,» - первый и последний поцелуй. Лицо отца в День ее рождения – он так счастлив, когда видит, что Элизабет самая лучшая. Их с Уиллом ночь перед расставанием в десять лет – было едва ли не смешно, потому что двое пиратов готовились любить телесно впервые и не знали толком, как это делается. Они были так счастливы тогда… А вот он, тот чертов слишком тугой корсет, из-за которого все и началось… Модное платье из Лондона…
Картинки плавали, нестройно сменяя одна другую. Что-то радовало, чего-то было жаль до слез. А еще ничего этого больше никогда не будет…
Где-то через час миссис Троп пришла к гостье и тихонько позвала спуститься на кухню.
Элизабет тупо уселась за стол, еще не понимая, чего от нее хотят. Перед ней оказалась кружка рома.
- Ты прости, что я так плохо встретила тебя, девочка, - сказала ей миссис Троп, усаживаясь напротив, и тоже наливая себе. – Уж очень я переволновалась за сына. Он же, негодник, убежал на пожар, не сказав ни слова и не объявлялся до полуночи. Тебя как зовут-то? Не Джек же.
- Элизабет.
Она давно не пила, но тут вдруг решила взяться за кружку.
Через некоторое время Элизабет изрядно опьянела и выложила о себе все. Хозяйка была в шоке, и, кажется, не верила, что перед ней дочь губернатора Ямайки и король пиратов, а погибший француз - боцман Дэйви Джонса. Впрочем, Элизабет было на это наплевать. Эту женщину она все равно завтра покинет и больше не встретит, как и ее лопоухого сына.

***
Элизабет проснулась на матраце, не помня, как туда попала. Голова болела нещадно. А солнце стояло уже невысоко на юго-западе.
В доме было почти пусто, не считая стирающей белье хозяйки, поэтому Элизабет просто надела свой когда-то порванный на плече кафтан и вышла на улицу, чтобы пойти неизвестно куда. В ее кармане было три ливра, да еще и у гостеприимной миссис Троп бывшая губернаторская дочь и бывшая пиратка украла на последок припрятанную на кухне бутылку рома.
Она прошла мимо сгоревшего дома Жютеля, но, разумеется, не нашла там ничего и отправилась дальше – к морю.

Отредактировано Хелена (2007-12-21 20:40:41)

6. О пользе ночи и скалистых островков.

Через полдня – когда починка подручными средствами была более или менее завершена – «Молния» взяла курс ост-норд-ост. На этот раз Норрингтон все же прислушался к совету Элизабет, сказавшей о том, что «Черная жемчужина» хуже держит крутой бейдевинд.
Такое решение удлиняло дорогу домой на огромный крюк, но повышало шансы вообще попасть домой.
«Молния» тем временем стремительно менялась, превращаясь снова в корабль британского флота.
Элизабет влезла на марсы и смотрела на дикие и серые с похмелья море, вечернее солнце, паруса, людей на палубе… Странное дело, она не думала о том, что их могут догнать и навязать бой. Нет, ее мысли были поглощены морем. И как никогда остро она ощутила, что завидует Норрингтону, глядя с высоты на его треуголку, белый хвостик и синий мундир. Почему ему в рамках закона и всеобщего одобрения легко достается то, чего она могла бы добиться, только невероятными стараниями и став вне закона? Это несправедливо, черт возьми… Какой идиот придумал, что война и море это мужское дело?!
В этот момент Джеймс обернулся и посмотрел вверх. На его лице появилась сдержанная, но теплая улыбка. Элизабет чуть не выругалась в ответ, не успев переключиться со своих мыслей. Норрингтон больше не смотрел вверх все время, что миссис Тернер сидела на мачте. Получилось как-то неловко.
Снова болела голова после вчерашних и утренних «подвигов» и все еще слегка тошнило.
Взгрустнулось, когда вспомнился Дюген… Впрочем, что-то уже перегорело, оставив остроту воспоминания и боль в прошлом. Даже чувство вины утихло после вытрезвления.
Никогда больше так не пить. Никогда.
Позднее, когда миссис Тернер спустилась и подошла поговорить о возможной ночью перемене ветра, Джеймс ничем не выдал ни намека на обиду, будучи, как всегда, сдержан и вежлив.
Как ни странно, нашелся хорошо выспавшийся после дела мистер Гиббс, хотя Элизабет думала, что он сбежал. Однако же, ничего подобного – он даже отличился в числе шести добровольцев, отправленных ломать на «Жемчужине» руль. То ли пират затаил на Барбоссу большой зуб, то ли, правда, решил на старости лет еще раз изменить жизнь, воспользовавшись неожиданной сентиментальностью Норрингтона…. Черт его знает.
Это вдруг заставило Элизабет вспомнить кое о ком, несправедливо забытом, и почти бегом бежать к Норрингтону с вопросом.
- Джеймс, а где сейчас Джек Воробей? – резко спросила она, бесцеремонно вклинившись в разговор между адмиралом и капитаном.
Норрингтон усмехнулся, опустив глаза, и это заставило миссис Тернер подумать о худшем, но ее опасения тут же были развеяны:
- Да жив он. И даже просил передать тебе привет.
- И, скорее всего, уже на полпути в Англию, - добавил Уэсли. – Не знаю, для чего он понадобился лорду Беккету, но…
- Кому?! – в шоке перебила Элизабет.
На лице капитана появилось легкое вежливое удивление. Норрингтон упрямо нахмурился, утратив грустную ироничность, с которой говорил о Воробье.
- Лорду Беккету, - в один голос подтвердили оба.
- Я не успел рассказать, что мы с ним бежали вместе, - преувеличенно спокойно добавил Джеймс.
Когда он поднял глаза, в честном уверенном взгляде даже читалось что-то вроде вызова: «Да я это сделал! Обвинения ко мне лично и по существу, пожалуйста!»
С полминуты они мерялись взглядами, а потом Элизабет вдруг ощутила, как ярость расплывается под влиянием мысли о том, что Джеймс очень красив, когда смотрит такими глазами.
В результате, вместо только что оформленной в уме пространной гневной реплики, миссис Тернер выдала:
- Этого еще не хватало! – и резко развернулась, чтобы уйти.
Маневр невольно оказался победным.
- Элизабет, подожди! – воскликнул Норрингтон, бросившись вдогонку.
- Что? – обернулась она.
На его лице ощутимо проступила внутренняя борьба. Прежде чем заговорить, он с полминуты подбирал слова.
- Я знаю, что ты его ненавидишь, - наконец, сказал Джеймс вместо ожидаемого раскаяния, причем он даже не заикался, чего можно было ждать из предшествовавшего выражения лица. – Но я не могу относиться к нему так же. Я уже предал его один раз, а ты победила в твоей войне. Разве есть преступление, за которое наказывают смертью дважды? Он уже поплатился за то, что сделал.
Элизабет почувствовала, как ярость встает с новой силой. Как?! Он еще считает, что это правильно?!
- А, может, Джек Воробей тоже теперь заслуживает того, чтобы начать новую жизнь? – как можно язвительнее спросила она, пытаясь для начала поразить «противника» его же оружием.
- Да, действительно, - спокойно согласился Норрингтон. – И я даже не настоял, чтобы его повесили.
Это немного обескураживало. Ложь? Но Джек-то жив…
- Отлично, но это ничего не меняет! Неужели ты не видишь, что Беккет мерзавец, который не воспользуется вторым шансом?
- А Джек Воробей воспользуется? – усмехнулся Норрингтон, предварительно опасливо оглянувшись по сторонам: не слышит ли кто их странный разговор. – Но речь не о Воробье, не так ли? Хорошо, я скажу, что на самом деле заставляет меня ценить лорда Беккета…
Элизабет фыркнула, приготовившись не соглашаться.
А самое странное: для чего Норрингтон упорствует, пытаясь доказать, что он прав? Ведь все было бы намного проще, если бы он просто раскаялся… Она бы даже была вынуждена простить… После всего сделанного для нее! Но вот так… Как он может быть таким упрямым?! Зачем так?
- Все довольно просто, - мрачно заявил Джеймс. – Мне гораздо реже попадаются незаурядные люди, с которыми рядом интересно и легко, чем хорошие люди, которым можно доверять.
А вот тут Элизабет вдруг задумалась совершенно о другом. Так вот почему, после всего, что она сделала… Да Джеймс же просто ставит ее на одну доску с Беккетом! А она-то поражалась: какая любовь, какое всепрощение…
Она даже сама не могла понять, что испытывает: разочарование или облегчение.
- А обо мне ты думаешь так же? – все же спросила Элизабет.
Норрингтон поднял на нее широко раскрытые глаза:
- Нет, - ответил он ровным, немного удивленным голосом.
Странно, но Элизабет ему сразу поверила, хотя снова ничего не поняла в его чувствах и в том, чувствует ли он вообще к ней что-то особенное. Наверное, все же чувствует, судя по поступкам. Но как непонятно, что же у него там за всем этим… Всегда было непонятно.
Разговор о Беккете оборвался сам собой, как и какой-либо разговор на этот вечер.

***
Утро застало «Молнию» полным штилем и чистым горизонтом, не считая необитаемых скалистых островков в пяти милях к юго-востоку.
Норрингтон, умевший, в отличие от Уэсли, преспокойно спать в любой ситуации и не просыпаться, если это нужно, от шума при смене вахт, поднялся на палубу намного позже капитана, которым тем временем показывал Элизабет свои художества.
Точнее, в данный момент последнее художество в виде пирата Барбосы с мартышкой на плече. На картинке пират имел несколько преувеличенно вытаращенные глаза, но в остальном смотрелся именно таким, каким он вчера был.
Теперь Уэсли был не так испуган и бледен, как в стычке в порту или на похоронах погибших. Напротив, раскраснелся и оживился. Возможно, немного преувеличенно – как выход накопившихся эмоций.
- А вы совершенствуетесь, капитан, - улыбнулась Элизабет, отобрав у него всю папку и начав листать картинки.
- Практика, миссис Тернер, великое дело… Доброе утро, адмирал, - бросил Уэсли, наконец-то заметив, что их уже трое; Норрингтон даже не стал отвечать, все равно Джордж тут же принялся говорить дальше. – А у капитана на корабле, как вы знаете, много времени, которое приходится проводить наедине с самим собой. И вовсе не все оно занято проектами и отчетами.
- А ты неплохо выспался и неплохо выглядишь после вчерашнего, - усмехнулась Элизабет, посмотрев на Норрингтона и на выглядывающее из-под грот-марселя солнце над его головой.
Джеймс улыбнулся, пожав плечами. Было приятно смотреть на Элизабет, которая теперь беззаботно улыбалась.
- Миссис Тернер, а не будете ли вы против, если я нарисую вас? – спросил Уэсли.
- Да, пожалуйста! - прямо-таки расцвела в улыбке Элизабет.
- Отлично, - в голосе капитана и в том, как он подтянулся, чувствовался прилив энтузиазма. – Все равно мне сейчас нечего делать, - немного виновато добавил он, видимо, для адмирала. – Ладно, Норрингтон, у вас я не спрашиваю разрешения, раз уж вы спустили мне Исла-де-Муэрте.
Уэсли что, собрался рисовать их вместе?
- Мне стоять и позировать? – с не меньшим энтузиазмом поинтересовалась Элизабет.
- Нет, вовсе не нужно. У меня отличная зрительная память. Да, надо же и мне иметь хоть какие-то таланты… Хотя мне будет легче представить то, что я хочу нарисовать, если вы на минуту сделаете шаг влево, а вы, Норрингтон, при этом посмотрите не на меня, а на миссис Тернер.
Элизабет послушно сдвинулась ближе к адмиралу и они посмотрели друг на друга: она – с жизнерадостной улыбкой в тридцать два зуба; он улыбался более сдержанно, уголками губ, подумав о том, что широкая улыбка не слишком идет ему к лицу.
- Отлично, всем спасибо, - восхитился капитан.
Он уже был готов умчаться к себе в каюту, забыв обо всем, когда Элизабет спросила:
- А я могу посмотреть за работой?
- Как вам угодно, миссис Тернер, - оживился явно довольный вниманием Уэсли.
Норрингтон всегда знал, что тот очень любит внимание к своей персоне. Особенно со стороны кого-то, кто умеет искренне восхищаться, как Элизабет.
Все, что в море можно было сделать с пробоинами, было уже сделано. Паруса висели тряпками. Матросы делали вид, что работают, приводя «Молнию» в аккуратный и чистый вид на пятый раз подряд. Отличать людей, занятых делом, от людей, занятых показухой, Норрингтон уже давно научился безошибочно. Но здесь капитаном был Уэсли, который всегда лучше умел составлять отчеты, радовать адмиралтейство экономией материалов и держать парадное лицо, чем понимать, что важно, а что не слишком – неудивительно, что у его людей завелись такие порядки.
В данный момент у адмирала вообще по определению не могло быть никакой работы, если бы он не взялся вместо своего дела за капитанское, а потому он спустился вместе с Джорджем и Элизабет. Заодно приказал буфетчику нести капитану завтрак, потому что, если Уэсли с утра рисует, значит, он еще ничего не ел. Буфетчик это только подтвердил.
Смотреть, как капитан работает, и правда, было интересно: счастливые глаза, быстро и точно мелькающая по картону рука, почти ни одной помарки, поджатые то на один, то на другой бок губы. Джордж сначала набрасывал едва видные контуры, далеко не всегда похожие на человеческие лица и фигуры: складки, пятна тени, блики – потом принимался по ним рисовать свет и тень, отчего контуры прятались, а появлялось живое изображение. В общем, мастер, погруженный в работу по уши, и получающий удовольствие от своего дела.
Если бы он с таким лицом вчера смотрел работу плотников или заполнял журнал…
Элизабет следила, затаив дыхание – минут пять. Потом начала отвлекаться на что попало вокруг.
Впрочем, Уэсли, управившись с завтраком, принялся  неуемно болтать языком, чего себе обычно не позволял.
- Вы поразительно изменились, миссис Тернер. Вы теперь просто Минерва и Артемида в одном лице. Глядя на вас, я никак не могу воскресить в памяти ту девушку, которая хотела научиться бегать по вантам, управляться с парусом и заряжать пушки. Она бесстрашно рвалась вперед, но чуть не сломала себе шею. Помните? А потом губернатор выговаривал капитану Норрингтону за то, что он потакает опасным капризам особы, еще слишком юной, чтобы иметь должное представление. Да-да, кажется, так он тогда и говорил. Как же он ошибался!
Джеймс улыбнулся воспоминанию. Ох, что он был вынужден на глазах у своей команды выслушать от губернатора, после того, как Элизабет при возвращении домой застали в мужской одежде, всю в синяках и ссадинах! Но она была тогда безумно счастлива. Да и сам Норрингтон слушая поток губернаторского недовольства, едва удерживал на лице строгое виноватое выражение, чувствуя себя восторженно влюбленным в такую девушку: смелую, яркую, ломающую привычные представления. И, кажется, мистер Суонн все увидел и понял, потому что уж слишком быстро сменил гнев на милость. Может, он и был плохим губернатором, но в чувствах людей всегда разбирался отлично и умел многое понимать и прощать. И все же этот случай остался в памяти Норрингтона единственным, когда ему пришлось стоять, держа руки по швам, и слушать, как на него кричат, размахивая тростью, что он молодой безмозглый идиот с ветром в голове, хотя должен был бы быть здравомыслящим офицером. К тому же на памяти Джеймса больше не случалось, чтобы Уизерби Суонн был столь несдержан при большим скоплении людей.
- Эх, Норрингтон, ну у вас и взгляд, - ворчал тем временем себе под нос Уэсли. – Еще ни с кем я столько не бился, чтобы нарисовать взгляд, как с вами. Что раньше, что сейчас. Вам, право же, должно быть стыдно за мои мучения по вашей вине…
- Мне? Стыдно? – искренне изумился Джеймс и состроил преувеличенную праведно-гневную физиономию, вызвав смех Элизабет и Джорджа.
Потом не выдержал больше такого упражнения для щек и рассмеялся сам.
- И чем же вам не угодил мой взгляд, капитан? – смеясь, спросил он.
- О! Вы даже не представляете…Видите ли, Норрингтон, у вас низко нависшие брови, из-за чего лицо кажется нахмуренным и суровым. Но в том-то и весь интерес, что глаза у вас вовсе не такие, а задумчивые и улыбающиеся. Знаете, как непросто это уловить и нарисовать? Ну, конечно, вы не знаете. Ну так вот, в прошлый раз я возился с вашим взглядом добрых полчаса, а в позапрошлый и того больше…
Джеймс с интересом выслушал столь оригинальное мнение знатока о своем лице, но ощутил себя немного не в своей тарелке оттого, что Элизабет принялась заинтересованно разглядывать его.
- Да, действительно, - радостно согласилась она, присмотревшись к адмиралу. – Вы правы, капитан Уэсли, что-то такое в нем есть…
- Ну, конечно же, есть, - Джордж удивился самому факту того, что его слова проверяют.
- А что за позапрошлый раз? – решил поинтересоваться Норрингтон. – Кажется, я этого не видел.
- Это… - тут Уэсли покраснел до ушей, чем вызвал у адмирала нехорошее подозрение. – У меня нет с собой старой папки. Она на берегу.
- Но дома вы это обязательно покажете, - вмешалась Элизабет.
- Нет! – быстро ответил Уэсли.
Норрингтон и Элизабет дружно засмеялись, каждый по-своему представив, что там нарисовано.
- Та картинка всего лишь нарисована так плохо, что мне стыдно ее показывать, - начал оправдываться Джордж.
- Ах, вы подлец, - всплеснула вдруг руками Элизабет, уже сгибаясь от нового приступа хохота,. – Джеймс, ты только посмотри на это! Он нарисовал меня с царапинами на щеке.
- Миссис Тернер, что за несправедливое оскорбление! – возмутился ничуть не возмущенный Уэсли. – Разве вам не кажется, что именно ваша щека стала главным украшением картины? И вообще искусство должно быть правдивым, как мне кажется…
- Это не лечится, - махнул рукой Норрингтон. – Двенадцать лет назад наш капитан чуть не спустил с него шкуру за такие художества, но он до сих пор рисует то, что взбредет ему в голову.
- И что же он тогда нарисовал? – спросила Элизабет.
- Да так, не помню уже… - соврал Джеймс, решив лучше не рассказывать о том, каким образом мичман Уэсли изобразил капитана и его любовницу, да еще и не потрудился это, как следует, спрятать.
Элизабет посмотрела поочередно на обоих слегка покрасневших офицеров.
- Мне, кажется, джентльмены, что вы меня подло обманываете!

***
- Вижу парус! – крикнул часовой с вершины скалы. – Кажется, черный, сэр!
Элизабет пробежала вверх по извилистой крутой тропинке в считанные секунды. Наверху ей, впрочем, пришлось подождать Норрингтона, который взбирался шагом.
Джеймс посмотрел в трубу и гневно сжал губы в ниточку. Потом передал трубу Элизабет.
- Черт возьми! – выругалась она, увидев подтверждение того, что паруса, действительно, черные. – Что будем делать?
- Сидеть здесь, - коротко бросил Норрингтон, уже спускаясь вниз. – Капитан!
- Да, сэр, - подскочил Уэсли.
- Потушите все огни, и пусть часовые спустятся ниже. Уберите стеньги, чтобы «Молния» не высовывалась из-за скал. На тот случай, если нам все же придется сражаться, перенесите по четыре пушки вон на те площадки над входом в залив.
Взволнованная Элизабет, спустившаяся со скалы, оценила диспозицию: в бухту вел длинный пролив между скалами. Он казался обманчиво широк (два кабельтова между скалами над входом, а дальше – вдвое больше), а на самом деле имел узкий извилистый фарватер, где едва протиснулась «Молния». Площадки, где Норрингтон приказал разместить пушки, открывались взгляду только после того, как корабль проходил мимо них и становился мишенью для пушек, оставшихся на «Молнии». В общем, если Барбосса полезет в лоб, имелись неплохие шансы уровнять силы.
С другой стороны, вряд ли хитрый пират стал бы лезть в лоб. Он, наверняка, придумает что-нибудь другое…
Так что лучше бы их все же не заметили.
- Джеймс, - тихо спросила Элизабет, когда тот закончил раздавать приказы и встал под деревом, скрестив руки на груди, - ты же не знал, что нас догоняют, когда решил пристать к берегу на этих островках? Почему ты был так уверен, что нам сюда нужно?
Он пожал плечами.
- Конечно, не знал. Я всего лишь посчитал, сколько времени им нужно, чтобы устранить поломку и сколько пройдет времени, прежде чем они нас догонят, если Барбосса сразу отгадает наш курс. Конечно, если у них такой же ветер, как был у нас. Как видишь, в этой цепочке огромное количество допущений, - усмехнулся он. – Но я порой склонен перестраховаться.
Ага. Особенно в том, как бросился на Тортугу…
- Идем, еще раз осмотрим остров, - предложил Джеймс.
Элизабет усмехнулась, некстати подумав о романтической прогулке на закате. Впрочем, страха тут было больше, чем романтики. По крайней мере, у нее.
Остров изгибался в виде круглой буквы «С», чуть больше полумили в длину и ширину. Со своей северной выпуклой стороны он имел круто поднимающиеся из воды скалы, увенчанные двумя давно потухшими кратерами. Все это заросло кустарником, и было весьма неудобно для подъема. На то, чтобы взобраться наверх ушло около получаса, за которые стало почти темно, не считая розовато-голубой полоски там, где недавно село солнце.
В миле к западу виднелись еще три похожих островка поменьше. А дальше темнела медленно приближающаяся, лавируя против ветра, «Жемчужина». На скалах южнее, у входа в бухту, еще можно было разглядеть несколько англичан, сидящих по кустам. Еще часок и им уже можно будет вовсе не прятаться даже с сотни футов.
На глазах становилось темнее, а вражеский корабль в какой-то момент, который Элизабет упустила, стал виднеться не чернотой парусов, а огоньками фонарей.
- Да, пожалуй, наземной атаки с севера опасаться не стоит, - пробормотал Джеймс, глядя на крутой склон, обрывающийся в море.
Элизабет опасалась туда смотреть – от круговорота воды и пены внизу кружилась голова.
- Нас не потеряют? – спросила она.
- Нет, я предупредил Уэсли, что вернусь не скоро. Ты уже устала или пойдешь смотреть западный и восточный склоны?
Устала? Вот еще!
- Знаешь, Джеймс, за последние два года я стала куда крепче, чем была раньше, - гордо усмехнулась Элизабет.
С этими словами она решили все же заставить себя пристально посмотреть вниз. Разве она боится высоты? Чушь! Тем более, если может Норрингтон, то может и она. Чем она хуже?
Было страшновато, но она держала равновесие на самом краю, глядя в сущий хаос внизу, и от этого сердце восторженно пело. Картина все больше завораживала, заставляя забыть о возможности упасть.
- А здесь, вообще-то, иногда осыпаются камешки, - с улыбкой заметил Джеймс, встав рядом; улыбка у него была просто до неприличия счастливая и непринужденная для человека, который стоит на краю бездны и в прямом, и в переносном смысле.
- Да ладно! – отмахнулась миссис Тернер. – А помнишь, как я в первый раз залезла на мачту, а потом боялась слезать сама? – рассмеялась она, счастливая оттого, что теперь, взрослая, сильная и ловкая, может над этим смеяться. – Ну что, сначала на запад?
- Можно на запад, - согласился Джеймс.
Пришлось спускаться вниз, чтобы добраться до западной части – вверху хребет оказался непролазным. Что Элизабет в какой-то момент немного разозлило так это то, что к концу спуска и еще одного подъема Джеймс все еще был аккуратный и чистенький, хотя она сама успела раз десять оступиться, порвать чулок, пропылиться насквозь и взмокнуть. А этот Норрингтон, как всегда, такой беленький и правильный, что порой неловко даже стоять рядом. Если бы она не видела его небритым оборванцем, то до сих пор боялась бы рядом с ним дышать полной грудью и обращалась к нему «мистер Норрингтон» и «адмирал, сэр».
Все больше возрастал риск в темноте обломать ноги или и вовсе свернуть шею, но Элизабет шла вперед, подчиняясь авантюризму, а Джеймс… ну он всегда был в таких делах бесстрашен до легкомыслия.
- Да, - проворчала Элизабет, - посмотрела бы я на того капитана, который погонит своих людей по такой круче под пулями.
- Ну, это мог бы быть я, - то ли пошутил, то ли сказал серьезно Джеймс. – А вот здесь подъем от моря не так уж крут. Только прибой, скорее всего, разобьет шлюпки о камни…
Элизабет, как завороженная, смотрела на отлично видные отсюда огни «Черной жемчужины». Они, кажется, пока что лавировали основным курсом, которым должны через три часа пройти в миле к северу мимо этого острова. Но сменить курс никогда не поздно.
- В восточную часть пойдем через бухту. Надо убедиться, что Уэсли поставил на этом спуске часовых.

***
Вид удаляющихся кормовых огней пиратского корабля вселял в людей ликование.
- Мимо! Они проходят мимо!
Элизабет смотрела на все еще серьезного и напряженного Норрингтона, и ей хотелось растормошить его за уши.
- Да, в темноте не очень-то хочется искать по таким островам, - усмехнулся стоящий тут же Уэсли.
Джеймс прикрыл глаза и медленно вздохнул, выпуская на лицо несмелую улыбку. Потом также медленно зашагал прочь от людей. При этом он вышел из тени в полосу яркого лунного света, и Элизабет застыла, увидев то же, что месяц назад так напугало ее в Дюгене.
Нет, не может быть, наверное, показалось…
Миссис Тернер стремительно, чуть не споткнувшись в темноте, догнала Норрингтона и заставила его развернуться, чтобы посмотреть ему в лицо.
- Что? Что случилось? – испугался он, быстро глянув в море, где по-прежнему удалялась «Жемчужина».
- Ты… - Элизабет осеклась, не сумев подобрать слова. – Не стой в лунном свете, пока этого не увидели твои люди!
Он непонимающе посмотрел на свои руки, потом на нее. Его глаза, отражая прямой лунный свет, казались белыми на сером лице. Элизабет почти могла видеть сквозь него беспорядочный поток – какие-то ускользающие картины, того чего вовсе нет на этом острове.
- Да что же происходит? – настойчиво спросил Джеймс, неохотно подчиняясь указанию отойти в тень.
- Ты сам не видишь? – удивилась миссис Тернер. – А другие? Ты еще никого не пугал своим видом под луной?
- Каким видом? – нахмурился Норрингтон. – Объяснишь ты мне, наконец, что происходит?
- Ты выглядишь в точности как неживой человек с «Летучего голландца». Я же рассказывала тебе о Дюгене! С тобой сейчас было то же самое.
- И это заметно? – вдруг с какой-то новой мыслью спокойно и по-деловому спросил Норрингтон.
- Конечно.
- Но меня видел под луной не один человек, и никто… Гиббс! Эй, позовите его сюда.
- Да, адмирал, - объявился пират.
Норрингтон ступил на свет.
- Вы видите что-нибудь необычное, мистер Гиббс?
Глаза пирата округлились.
- Матерь божья, что это с вами… - пробормотал он, делая шаг назад.
- Тихо, не переполошите всю команду, - прошипел Норрингтон. – Я и сам еще не знаю, что это. Но вы ведь участвовали в путешествии на тот свет, как и миссис Тернер, верно?
- Д-да, сэр…
Джеймс повернулся к Элизабет.
- Вот и ответ, - сказал он. – Никто другой, из видевших меня под луной этого не замечал. А теперь вы двое все же объясните мне, что вы там видите. Я помню, честно говоря, что мне показался странным лорд Беккет, когда я его видел в последний раз, но не помню, чтобы мне хотелось от этого перекреститься или упасть в обморок.
- Джеймс, это почти не видно. Только необычный блеск в лунном свете. Это… ощущается каким-то другим чувством. Ты похож на призрак из другого мира. А ты сам не чувствуешь, что вокруг что-то неправильно.
- Может быть… - озадаченно пробормотал Норрингтон.
Он начал оглядываться по сторонам с таким выражением, будто видел все вокруг заново. На его лице появлялось что-то сродни отвращению.
- Прошу прощения, адмирал, - подошел Уэсли. – Когда нам сниматься с якоря?
Норрингтон стоял на свету и, глядя на капитана, Элизабет поняла, что он, действительно ничего такого не видит.
- Как только вернете пушки на борт, - ответил Джеймс после некоторого раздумья. – Разумеется, ни одного огня этой ночью. Идем обратно на запад.
- Конечно же, - кивнул Уэсли и развернулся на каблуках.
- Мистер Гиббс, вы свободны. Это не приказ, но вам лучше не болтать о только что виденном. Все равно вам никто не поверит.
- Ни за что не буду, сэр.
- Отлично.
Когда они остались вдвоем, Джеймс, все еще стоя к Элизабет боком мрачно проговорил:
- Ну что ж, спрятать шило в мешке становится еще сложнее. Сначала живы двое из тех, кто был на «Летучем голландце» и видел труп, теперь еще и это. Забавно, не правда ли, будь я пиратом, я мог бы на каждом углу кричать, что вернулся с того света. Меня сочли бы хвастуном, но на всякий случай побаивались. А вот британскому адмиралу как-то не к лицу быть живым покойником… Кстати, с Джеком Воробьем при луне случалось то же самое?
Джек? Элизабет напрягла память. Ну да, ночь в бухте Погибших кораблей – там была луна…
- Нет, с ним все в порядке.
- Интересно. А вроде бы он сбежал почти тем же способом, что и я, судя по рассказу твоего мужа. Видимо, что-то было не так. Кстати, ты не знаешь, что за предмет украл Джек Воробей у Барбоссы?
- Нет, - пожала плечами Элизабет.
- А что еще есть на карте, по которой вы попали на тот свет?
- Не знаю, - пожала плечами миссис Тернер. – А откуда ты…
- Она была у Джека Воробья. Нам пора на борт. Извини, у меня есть дела.

***
Через два дня «Молния» благополучно входила на рейд Порт-Рояла.
«Я дома?» - пронеслось в голове у Элизабет, разглядывающей знакомые, словно она оставила их только вчера, очертания города. И незнакомые – словно за это время потускнели все краски.
Может быть, и дома.
Если бы только рядом с ней сейчас стоял не Джеймс, а Уилл… и там на берегу ждал отец…
Сейчас из домашнего ждали лишь чашка шоколада, батистовое белье и дивно спокойная ночь.

Часть третья.
На пороге авантюры.

1. Калипсо.

По широкой дороге среди зарослей сахарного тростника бок о бок ехали двое джентльменов. Один из них был дама, переодетая в мужскую одежду, но взгляд наблюдателя, знающего лишь этот факт, не сразу определил бы, кто из этих двоих женщина.
На самом деле мужчиной был тот, что старше – лет тридцати с небольшим. Он был высок и хорошо сложен, а голову держал откинутой назад, словно хвастаясь и без того вздернутым острым кончиком носа. С красивого и ухоженного лица этого джентльмена почти все время не сходила приторно сладкая улыбка, но взгляд невыразительных бледно-голубых глаз был пристальный, немигающий и не слишком приятный.
Второй, а точнее вторая, была среднего роста сухощавая дама, немногим старше двадцати. Через три недели после родов она еще не была так же стройна, как когда-то, но это обещало исправиться в недалеком будущем. Дама не носила парика, заплетая ненапудренные рыжевато-русые волосы в простую косичку без буклей на прусский манер. На румяном загорелом лице откровенно выпирал вперед тяжелый неженственный подбородок. Хотя при том на чей-то вкус эта леди могла показаться даже необыкновенно красива.
Разговор шел о простых семейных делах.
- Элизабет, а я говорил вам, что их не стоит пускать в библиотеку вашего отца, - насмешливо протянул мужчина, механически ведя рукоятью скрученного хлыста по верхушкам тростника. – С этого момента ваши утренние прогулки вы будете совершать только в моем обществе.
- Что, и завтра тоже? – преувеличенно ужаснулась Элизабет.
- Разумеется. До самого нашего отъезда в Порт-Роял. Ваш отец, верно, собрал немало редких книг, а что касаемо моей супруги, то я давно приобрел привычку обходить стороной книжные лавки. В Лондоне, разумеется. И, кроме того, никогда не держать книг в спальне. Ее брат в этом плане отнюдь не так безнадежен, но легко поддается дурному влиянию.
- Странно, я знаю его уже больше десяти лет, и никогда не замечала в нем пристрастия к чтению, - удивленно заметила Элизабет. – Кажется, даже ни разу не видела с книгой в руках.
- Значит, сегодня сказалось дурное влияние. Хотя, в юности он читал весьма охотно. Но, если я чему и научил его, чем искренне горжусь, потому что он не обучаем, так это тому, что дамам не стоит рассказывать о морских эволюциях и строении паровой машины.
Элизабет рассмеялась.
- О нет, ручаюсь, этому вы его тоже не научили. Джеймс как раз рассказывал мне и о том, и о другом, и еще много о чем подобном. Я даже до сих пор помню, что, если что-нибудь ударить, то сила противодействия равна силе ответного действия… ой, то есть первого действия! Ну, в общем, если вы врежете кулаком стенке, то она даст вам такой же сдачи. Забавно, правда?
Было заметно, что джентльмен подавил желание что-то сказать. Что-то колкое, судя по всему.
Впрочем, дама была ненаблюдательна.
- Смотрите, какая хитрая птица, - воскликнула она, указывая на попугая, незаметно для всех облюбовавшего завязанную тряпкой корзину с хлебом.
Вышедший навстречу надсмотрщик поклонился хозяйке и ее гостю. Негры продолжали трудиться.
Щегольски разодетый джентльмен оглядел их с выражением легкого пренебрежения, но в то же время любопытства.
- Любопытная страна, - пробормотал он. – Но, клянусь честью, я понимаю ее еще меньше, чем когда только вступил на пост губернатора. Я видел своими глазами никак не меньше половины Европы: от Парижа и Мадрида до Петербурга, но Новый Свет все равно не устает удивлять меня. Например, так часто видя чернокожих, я никак не могу понять, что это за насмешка природы: обезьяна в человеческом обличье или человек в обличье обезьяны?
- Между прочим, они люди. И я никогда не позволяю обращаться с ними, как с животными, в отличие от мистера Локера, - живо перебила Элизабет. – Когда я была среди пиратов я видела, что и из чернокожих могут получиться хорошие матросы. Лучше, чем из дикарей-аборигенов. Хотя, вы знаете, что мать самого прославленного пирата наших дней была дикаркой?
Губернатор поморщился, впервые за время разговора лишившись своей улыбки.
- Ах, мой милый друг, если бы вы знали, как мне надоело слышать о Джеке Воробье, - со вздохом проговорил он, приложив холеные тонкие пальцы ко лбу. – Что такого можно найти в этом странном типе? Я отлично его помню, но не помню ничего слишком примечательного.
Элизабет прыснула от смеха.
- Может быть, когда-нибудь я вас лучше познакомлю, Льюис. Если честно, вы на него кое в чем похожи.
- Вот это-то меня и возмущает больше всего, - еще более грустно проговорил губернатор. – Особенно, когда это один за другим говорят пять разных человек…
- А я порой очень скучаю по старому мерзавцу, - с озорной улыбкой вздохнула Элизабет, которая в это время не слушала, что ей говорят. – Надеюсь, мы его еще увидим и не на виселице…

***
Для середины ноября была на удивление холодная погода. В зеленоватую воду медленно падали маленькие бесформенные снежинки, заставляя смуглого джентльмена лет тридцати пяти или сорока зябко кутаться в теплый плащ и натягивать на уши треуголку. Порывистый ветер беспорядочно играл  его длинными темно-каштановыми волосами, перевязанными в хвост черной лентой. Лицо джентльмена, как ни странно, казалось немного не европейским.
Окинув взглядом тающий на горизонте берег Англии, этот человек на мгновение поморщился, отчего его лицо резко изменилось, став из флегматичного нервным и подвижным. Потом все вернулось на свои места, и джентльмен неторопливо вынул из кармана фляжку, чтобы сделать глоток. По его лицу лениво перекатилась слева направо сдержанная кривая усмешка. Новый взгляд, кинутый на берега Туманного Альбиона, был уже весел и легок; за ним последовал такой же легкий взгляд на паруса и вперед – в тысячи миль пути.
- Мистер Этигем, - почтительно обратился подошедший юнга, - Обед для офицеров и гостей уже подан.
- Спасибо, я не голоден, - бросил джентльмен, делая два шага вперед, чтобы снова оказаться в одиночестве.
Легкая складка пролегла между его бровями, когда, отказавшись от обеда и отослав юнгу, он все же очутился в обществе вахтенного лейтенанта.
Более того, лейтенант, немного смущенно присмотревшись к пассажиру, подошел и заговорил:
- Добрый день, сэр. Я так понимаю, вы Джек Этигем, сын Роберта Этигема?
Смуглый джентльмен нехотя кивнул, все еще не убирая с лица некоторую надменность, хотя собеседник более внимательный, чем лейтенант, мог бы заметить, что проницательные глаза пассажира разглядывают его с интересом. Впрочем, быстро угасающим интересом.
- Тогда позвольте представиться, я Джон Фарберт, младший сын вашей тетки Эмили. Я совсем недавно узнал, что ваш отец не погиб, эмигрировав после Славной революции, и даже женился в Новом Свете.
Действительно, некоторое фамильное сходство между ними было налицо, несмотря на разницу в возрасте в десяток с лишним лет. Сходство было бы заметнее, если бы Этигем не был сухощавым метисом, а Фарберт, напротив, не отличался бледностью кожи и плохо припудренными веснушками на пухлых щеках.
Что-то заставило мистера Этигема усмехнуться, но поспешно спрятать усмешку, после чего его лицо стало еще холоднее и флегматичнее. Это выражение все больше производило впечатление искусственности, но упрямо натягивалось вновь и вновь.
- Это неожиданная удача, что мы оказались на одном корабле, - продолжил лейтенант, несмотря на не слишком теплый прием, все еще улыбаясь. – Лорд Беккет сказал, что вы отважный моряк, ходивший несколько лет назад на кораблях Ост-Индской компании.
- Верно, - скромно кивнул Джек Этигем, опуская глаза, в которых мелькнул веселый огонек. – Так это лорд Беккет рассказал вам обо мне?
- Да, дорогой кузен, если вы позволите вас так называть, конечно…
- Да пожалуйста, если вам угодно, - раздраженно пожал плечами пассажир. – А лорд Беккет не рассказал вам, сколько раз меня чуть не отправили на виселицу?
Лейтенант озадаченно моргнул.
- Нет… э-э, простите, что вы имели ввиду, сэр?
- В точности то, что сказал, - сдержанно усмехнулся Этигем. – Я всего лишь забочусь о вашей репутации, молодой человек. А она может пострадать из-за родства со мной. Особенно в глазах некоторых офицеров флота.
- Меня это вовсе не волнует… - пробормотал лейтенант.
Через минуту его куда-то как ветром сдуло по служебным делам.
- Еще один р-родственничек, - тихо проворчал себе под нос мистер Этигем, закатывая глаза. – Как же они все мне надоели, Катлер, бессовестная ты скотина…
Потом, опомнившись, он резко сменил причудливо искривленное отвращением лицо на нечто более уместное для сдержанного джентльмена.
Но, его стараниям не суждено было увенчаться успехом.
Поежившись от холода и еще раз потянувшись за фляжкой, мистер Этигем вздрогнул и чуть не попятился. Перед ним возникла чернокожая женщина в увешанных бусами лохмотьях. Никто другой на корабле не видел этой странной дамы. Лицо смуглого джентльмена резко изменилось: губы искривились в подобии оскала, резче обозначились скулы, поехали на лоб брови.
- А тебя не узнать, Джек Воробей, - похотливо улыбнулась женщина, придвигаясь ближе и показывая плохие зубы.
Мимо, в шаге от гостьи, прошли двое матросов, ни один из которых не слышал ее слов и не видел ее саму.

***
Первой мыслью Джека Воробья была попытка изыскать способ поговорить с Тиа Дальмой так, чтобы его не сочли за сумасшедшего, разговаривающего с самим собой. Второй – нешуточное любопытство, горчащее дурным предчувствием. Третьей – ему все же не дадут тихонечко проникнуться моментом вступления на дорогу домой. А так хотелось в этот раз, для разнообразия…
Впрочем, все равно уже наскучило, да еще и эта холодина… Так что, не слишком и хотелось, знаете ли…
- Может, пойдем ко мне в каюту? – прошептал Джек, отвернувшись к воде, когда никто не мог его слышать. – Ты ставишь меня в странное положение.
- С каких это пор ты стал бояться прослыть сумасшедшим? – хихикнула Тиа Дальма.
Однако же, они спустились в каюту.
Там Джек скрыл усмешку и показательно галантным жестом предложил даме сесть, отодвинув стул.
Тиа Дальма с гортанным смешком провела пальцами по его гладко выбритой щеке и слишком откровенно коснулась его плечом и ногой, занимая предложенное место.
- Ну что ж, смеяться так вместе, правда, Джек?
С этими словами она превратилась из чернокожей ведьмы в ослепительную рыжеволосую красавицу с классическим античным профилем. В каком-то странном полупрозрачном драпированном одеянии ни на что не похожего вида.
Джек сглотнул, ощутив, как стало жарковато. А старина Дэйви был не промах…
Легкий ветерок, которому неоткуда было здесь взяться, тронул локоны красавицы, ее широко раскрытые глаза цвета морской волны показались глубокими и манящими, как море, влажно и безумно привлекательно засияла кожа, приоткрылись губы. При дыхании грудь заметно двигалась под откровенным платьем. В каюте стало слишком светло, какой-то мерцающий туман пополз по стенам.
Вот чертовка! Спокойно. Только не попадись на ее чары… На место Джонса ведь как-то не хочется?
- А чудно быть богиней, - усмехнулся Джек. – Не сомневаюсь, ты не страдаешь от недостатка внимания. Только знаешь, Тиа Дальма, если честно… - тут пират придвинулся ближе, незаметно вдохнув свежий уносящий в неведомые дали запах, и сделал эффектную паузу, которая заставила Калипсо озадаченно нахмуриться. – твой старый облик куда пикантнее.
- Не нравится, не смотри, - пожала плечами красавица, после чего дивная сказка исчезла, сменившись привычной страхолюдиной.
Воробей подавил разочарованный вздох и одновременно почувствовал облегчение.
- Как там после смерти наш старый друг Дэйви Джонс? – невинно поинтересовался пират.
Тиа Дальма только красноречиво улыбнулась на шумном выдохе. Причем было не разобрать, что это за улыбка: нежная или кровожадная.
- У меня есть к тебе дело, Джек.
- О! – Воробей поднялся из-за стола и со смесью насмешки и светских манер отвесил поклон. – Я имел прозорливость полагать, ваше грозное величество, что ваш визит вызван вовсе не желанием увидеть старого друга, скучающего по былым денькам…
- Уилл Тернер, - немного гневно, немного насмешливо перебила Калипсо, - он взял слишком много самоволия, твой благородный дружок. Если уж он взялся выпускать мертвых из Тайника, мог бы хотя бы спросить меня, как это делается!
Да, Беккет, действительно, стал каким-то странным…
- Что-то ты поздновато хватилась, - заметил Джек. – Еще два месяца, и будет год, как они гуляют на свободе.
- О, нет. Я пыталась заговорить с ними раньше. Но я первый раз встречаю двух человек, настолько глухих к моему зову. Один из них не слышит меня вовсе, а второй слышит, но свято уверен, что это не наяву. Потому мне придется поговорить о них с тобой.
Ну, надо же, счастье-то, какое… дьявол вас всех задери.
- Моя скромная персона к вашим услугам. Но предупреждаю, если ты хочешь убить их, то я только за, но это не так просто.
- Убить? – удивилась Тиа Дальма. – Нет, я не хочу их убить. Я хочу договориться с ними к обоюдной выгоде. И с тобой. Ты ведь тоже кое-чем мне обязан.
- Да? А как же твое освобождение?
- Только не говори мне, что в том много твоей заслуги, Джек…
- Ну, вообще-то…

***
Лорд Беккет, не мигая, смотрел на свой ночной кошмар, который теперь стоял перед ним наяву рядом со сдержанно ухмыляющимся Джеком Воробьем, приведшим это сюда средь бела дня.
- Так это реальность, - потрясенно пробормотал Катлер.
Еще никогда в жизни ему не приходилось говорить с существом, претендующим на то, чтобы называться богиней.
Какая-то часть его – та, что всегда испытывала трепет перед могуществом и властью – впала в настоящий ужас, воображая картины того, что это существо может сделать с кораблем в море или даже просто с двумя людьми сейчас и какие еще неведомые силы могут быть во власти богини.
Однако Катлер надеялся, что, если Калипсо желает говорить о чем-то, то она не так уж всемогуща.
Изумлял Джек Воробей, который держался рядом с ней так легко и непринужденно, словно она была обычная женщина. Впрочем, он ведь знал ее такой когда-то…
- Это, конечно, грубое нарушение установившегося порядка, что вы сбежали, - так же, как во сне, отвратительно растягивая слова и наклоняя голову набок, проговорила Калипсо. У нее был даже тот же акцент. – Но я порой люблю неожиданные неправильности.
- Чего же ты хочешь? – спросил Беккет, с трудом заставив себя говорить уверенно.
- О, в сущности того же, что и ты, - рассмеялась Калипсо. – Власти над тем, что мне еще не принадлежит.
Она обошла вокруг, явно пробуя женские чары. И, несмотря на отвратительную наружность, она была необыкновенно пленительна. За ней чувствовалась тайна, что-то большее, чем можно увидеть в ней. Беккет не сразу заметил, что не отрывает от нее глаз, ловя каждое движение. А когда заметил, пришел в еще больший ужас.
Лучше бы она убралась подальше.
- И что же это? – поинтересовался Джек Воробей, стоящий чуть поодаль от них.
- Многое, - это слово еще секунды две отдавалось в голове остатками странного ощущения от ее переливающегося голоса. – Например, мне еще не принадлежит твой друг Джеймс Норрингтон. А, Катлер Беккет, ты бы отдал его мне?
Беккет недоуменно моргнул, задумавшись, как это можно сделать, и при чем тут вообще он.
- Ха-ха-ха, это была шутка, - рассмеялась Калипсо. – Я всего лишь хотела проверить крепость твоей дружбы. Зачем он мне?
Катлер удивился. Когда это у него были друзья, ради которых он готов, еще ни в чем не разобравшись, рваться противостоять неизвестно чему, едва услышав о непонятной опасности, да и опасности ли?
- Нет, куда больше мне нужен ты, - продолжила Калипсо.
Кхе-кхе…
- Я знаю, что мы с тобой найдем общий язык, - призывно улыбнулась она.
Было в ней что-то манящее, но невероятно пугающее. Беккет чувствовал, что вместе с ней мог бы достичь чего-то… чего-то такого, что он еще даже не представлял. Но он не хотел потерять себя, став ее тенью, и не знал, сможет ли избежать этого, если пойдет за ней. И больше всего он не хотел потерять главную привилегию своего мировоззрения – делать то, что хочет он сам, не имея над собой ничьей власти.
- Хм, я вам не мешаю? - вдруг подал голос Джек Воробей. – Вы, я смотрю, собрались чудно спеться.
А Беккет даже забыл, что здесь есть кто-то еще…
- Затерянная земля, - тихо произнесла Калипсо, - то, что вы собрались искать. Ты отдашь мне кое-что, что там найдешь. Взамен я закончу то, что недоделал Уильям Тернер, отпуская вас. Иначе тебе все равно ни к чему искать бессмертия.
Говоря последние слова, Калипсо усмехнулась. Эту усмешку Беккет запомнил надолго, чтобы ломать голову над ее смыслом.
- И где же она, эта земля? – оживляясь, спросил он.
- Ищите…
Она исчезла. И Беккет вдруг ощутил себя как сонный человек, которого окатили ведром ледяной воды. Он снова был в своей каюте, снова понимал, какой сегодня день и чем он занят. Только сейчас он осознал, какой силы дурман владел им, когда он говорил с этим кошмарным существом, которое по неосмотрительности выпустили пираты.
- Да она сама не знает, где искать, - пробормотал Воробей. – Она всегда так нагоняет таинственность…
- Дже-ек… - потрясенно и озлобленно протянул Катлер, поворачивая голову.
Как никогда в жизни Беккет был близок к тому, чтобы прямо на месте схватить пистолет и вышибить пирату мозги.
- Ты влип, - пожал тот плечами, выдавив бледную улыбку, и вот тут-то Катлер все же потянул руку за пистолетом. – Возможно, я тоже… Эй-эй-эй, спокойнее, я ни в чем не виноват! Она бы все равно, так или иначе, до тебя добралась! Ты что спятил?! Убери пистолет!
-Хорошо, - вдруг отчасти успокоился Катлер и, действительно, опустил пистолет. – Она сейчас нас слышит?
- А я откуда знаю? - не то с издевкой, не то с легкой формой истерики фыркнул Воробей.
- Тогда поговорим на берегу, - процедил Беккет сквозь зубы.
И попробуй только не знать, что сделали пиратские бароны, чтобы этой твари не было на свободе! Или, как подчинить ее, а не подчиниться ей…