Tell them the fairy tale gone bad
© Sunshine avenue
***
В тот день она смеялась. В тот день казалось, что все моря по колено, что ветер свищет в её ушах, лаская слух, что ей готов покориться сам непокоримый, жестокий океан, а вместе с ним и проклятый капитан Летучего голландца Дейви Джоунс. И даже Джек Воробей со своей ухмылкой не проникал в её мысли. Она была недосягаема для суеты, была той, которой привыкла быть – не Элизабет, мисс Суонн. И поэтому она пошла на корабль к Сяо Фенгу. Добровольно. По собственной прихотливой воле. Ведь она была неприкасаемой, леди, прекрасной нимфой, богиней, что уж мелочиться?
Как же она горько ошибалась. И пожалела о своей смелости. Почти сразу пожалела. Надо было в детстве не прятаться в кустах орешника со своими многочисленными поклонниками и друзьями детства, а слушать учителей, рассказывавших страшные истории про жестокость китайцев. Тогда Элизабет думала, что это всего лишь россказни наподобие сказок, что ей, благовоспитанной девице об этом знать необязательно, достаточно иметь красивые глаза и ладную фигурку – а что ещё нужно аристократке из высшего общества, чтобы удачно выйти замуж?
Но судьба повернулась иначе. И вот уже гордая дива всех бальных комнат и гроза пиратских кораблей стоит, боясь вздохнуть перед настоящим головорезом. По имени Сяо Фенг. Он был уже немолод, но всё ещё красив, той самой красотой, характерной для диких зверей. Его лицо пересекал косой шрам. Удивительно, почему он не задел глаз, оставив обладателя зрячим?
Не очень высокий, но крепко сложенный, мускулатура рук была развита достаточно для того, чтобы понять, что с таким человеком шутки плохи. На его голове не было волос, но Элизабет не посмела бы даже улыбнуться такому обстоятельству – слишком суровым и опасным был этот человек. В его глазах плескалась мудрость восточного человека наравне с какой-то хитринкой, изворотливостью, что ли… Элизабет и сама толком не могла определить, что она видит в этих миндалевидных, чёрных как ночь глазах с прищуром. Возможно, свою смерть. Но разве она боялась смерти? Она, богиня, прекрасная, словно непотопляемый, самый быстрый фрегат, дикая и свободная, что море, плещущееся за бортом «Императрицы»? Нет, она не боялась смерти, потому что чувствовала себя на пике, чувствовала, что смерть не сможет к ней так легко подступиться. И Элизабет смотрела в глаза пиратского лорда гордо, не отводя взгляда, не дерзя, но и не отворачиваясь, так, как пристало смотреть лишь морской Богине.
Сяо усмехнулся ей в лицо, но на переговоры согласился, приказав отвести белокурую красавицу в свою каюту и предоставить ей максимальные удобства, оказать почести, достойные её высокого сана. Но в глазах его плясали вовсе не искорки уважения, а холодные насмешливые демоны. На секунду сердце Элизабет захолонуло – не к добру улыбался Сяо Фенг, вовсе не к добру. Но было уже слишком поздно – птичка залетела в капкан, а обратной дороги, как известно, нет. Однако Элизабет всё ещё надеялась на свою непобедимость, пусть не силой, но своей красотой она точно добьётся от китайского пирата обещанной сделки.
Элизабет отвели в просторную, наверное, самую большую на этом проклятом корабле каюту. К ней тут же кинулись прислужницы Фенга. Их было двое, но были они совершенно одинаковы – огромные запавшие глаза, давно нечесаные патлы волос, свалявшиеся в колтуны, изодранные в кровь руки со следами кандалов на запястьях. Увидев их, Элизабет попятилась. Да, конечно, её состояние также оставляло желать лучшего – шутка ли плавать на корабле, без горячей ванны, к которой она так привыкла, без масел для тела и даже без гребня для волос? Но всё же эти женщины сильно отличались от неё – у них был затравленный, болезненный взгляд, коим сама Элизабет не отличалась. Её глаза смотрели прямо перед собой, гордо, надменно. И тогда мисс Суонн попятилась, но спиной лишь натолкнулась на тяжёлую дубовую дверь, запертую снаружи. Она попалась. Теперь она будет вынуждена сидеть здесь в окружении этих узкоглазых шлюх и ожидать, когда же капитан Фенг соизволит удостоить её аудиенцией. На всякий случай Элизабет подёргала ручку двери, но всё было бесполезно – её крепко-накрепко заперли.
Тем временем наложницы, слегка волоча свои одежды, такие прекрасные шёлковые рубища, названия которых Элизабет не знала, подошли к ней и мягко взяли за руки. Элизабет вздрогнула и попыталась вырваться, но одна из китаянок молитвенно сложила руки и в поклоне пролепетала несколько слов на незнакомом языке. Мисс Суонн всё ещё не понимала, чего от неё хотят, брезгливо отдёргивая руки от этих замарашек, когда вторая девушка схватила в руки гребень и начала расчёсывать её волосы. Вот тогда понимание обрушилось на Элизабет – её готовили для Сяо Фенга, словно индейку готовят к Рождеству, нашпиговывая яблоками и корицей. С той лишь разницей, что её никто не собирался есть. Ей всего лишь сделают маленький укольчик от гордости, слегка собьют спесь. Элизабет вскрикнула от боли – одна из прислужниц больно натянула её волосы. И тогда, полностью осознав свою участь, Элизабет забилась в руках китайских наложниц. Они испуганно юркнули подальше от раздающей направо и налево удары европейки, ожидая, когда она успокоится и примет свою участь как должное. Они не сомневались, что так оно и будет, ибо сами когда-то прошли нечто подобное.
Через час Элизабет молча сидела на стуле перед большим зеркалом в тяжёлой серебряной раме, её волосы были убраны наверх и прихвачены красивыми тёмно-синими лентами. Про себя Элизабет усмехнулась – самым распространённым материалом в Китае был шёлк, тогда как в Лондоне он стоил безумных денег. Сейчас шёлка на ней было хоть отбавляй. Её завернули в многослойное шёлковое покрывало, расшитое жемчугом и золотыми нитями, вплели ленты, но из зеркальной рамы на Элизабет смотрела всё та же гордячка, юная и горячая. Ничто, никакие побрякушки и украшения не могли изменить сути – Элизабет не сдастся без боя. Хоть всё её оружие и забрали, они не учли одного, ненависть и желание жить может быть гораздо сильнее любой железки.
День катился к закату, но Сяо Фенг всё ещё не появлялся. Элизабет бездумно рассматривала его каюту, не обращая ровным счётом никакого внимания на тихих молчаливых прислужниц, которые совсем недавно одевали её. В голове зрел план побега. Нужно всего лишь приставить к горлу Фенга нож, вывести его на палубу и сесть в шлюпку. И тогда она спасена. Сейчас, по прошествии долгих лет, Элизабет понимала, насколько наивен был её план, насколько нереален, но тогда ей казалось, что всё лучше, чем оказаться один на один с Сяо в запертой каюте. Но наивность проходит… со временем.
Наконец, дверь распахнулась, и вошёл он. Ухмылка блуждала на его лице, кривя губы. Пальцы, окольцованные перстнями, лежали на поясе, на котором висела подзорная труба и какие-то ключи. Сейчас Элизабет было всё равно – её мир сузился до одного-единственного человека, стоящего перед ней и до зияющего проёма двери за его спиной. Бежать было глупо. Только сейчас Элизабет поняла, что Сяо широк в плечах, что он не один год провёл в море. Море… А куда, собственно, бежать? Даже в шлюпке??? Страх холодным, липким комком опустился на дно желудка, заполняя собой всё пространство, желая вырваться вместе со скудным корабельным обедом, что она получила, будучи ещё рядом с Уиллом и Джеком. Джек… Где он сейчас? Закован в кандалы на корабле Беккета? Избит, унижен? Элизабет предпочла не думать сейчас об этом, поскольку её участь была не менее завидной, чем и у капитана Воробья.
Сяо быстро сказал что-то по-китайски, и наложницы тут же бесследно исчезли, будто их никогда и не было в каюте капитана. Дверь с лязгом захлопнулась за ними. Элизабет осталась наедине с лордом Восточных морей.
Сяо прошёл мимо неё, будто не замечая, и уселся за стол, жестом, предлагая ей сесть напротив:
Она сидела очень тихо, надеясь быть скромной, незаметной. Любое неверное движение грозило ей быть съеденной этим хищником. Только сейчас Элизабет поняла, что она видит в глазах Сяо – холодное, спокойное равнодушие зверя. Ещё в детстве, на ярмарке в Лондоне, Элизабет увидела рысь. У неё были большие раскосые глаза без определённого выражения, пустые, но глубокие. Сейчас тот же самый взгляд она увидела и у Фенга. Два чёрных зеркала дырами зияли на его лице. Ему было абсолютно всё равно, чем закончится их разговор – страстными стонами, перерезанным горлом Элизабет или чем-то иным. Для него все варианты были равноценны. И это пугало, вымораживая душу, почище, чем самые жестокие действия Дейви Джоунса.
Элизабет уже успела забыть обо всех своих дерзких планах. В ту секунду, которую она запомнила на всю жизнь, была только она, испуганная, маленькая, сжавшаяся на кресле, обтянутом шёлком, и его глаза, чёрные, страшные.
- Завтра в это же время мы прибудем в бухту погибших кораблей, и ты обретёшь свободу, Калипсо, - насмешливо произнёс Сяо Фенг, слегка коверкая английский язык. Было очевидно, что он ни на секунду не поверил в детскую сказочку о прекрасной богине, заточённой в человеческом теле, так изумительно поданной к столу Барбоссой.
- Что? – испуганно переспросила Элизабет, стараясь всё же выглядеть неприступно и гордо, хотя всё внутри неё переворачивалось от одного лишь взгляда, вскользь брошенного на сурового пирата.
Не до конца застёгнутая рубаха из тёмного шёлка хлопала с мокрым звуком по обнажённой груди Сяо.
- Полагаю, это не самое твоё любимое имя из множества, но так уж мы тебя зовём, - отвечал степенно пират, прохаживаясь вокруг Элизабет мягко, не спеша. В его глазах светилась насмешка. Ему нравилось играть с ней, принимая правила игры, казалось бы, навязанные ему, но в то же время такие наивные и будоражащие как воображение, так и плоть.
- Мы это кто? – не удержалась Элизабет. Ей всё ещё были непонятны мотивации пиратского лорда. Зачем он играет с ней?
- Ты подтвердила, - также насмешливо продолжал Сяо, стараясь уличить эту девку во лжи. Да, она бесспорно была красива, и конечно, она станет неплохой составляющей его коллекции наложниц, но она слишком уж беспечно притворялась, слишком хотела казаться невинной и неосведомлённой о планах пройдохи Барбоссы.
-Что подтвердила? Ты ничего не сказал, - продолжала изворачиваться Элизабет. Сейчас для неё было важно выиграть время. Хотя бы чуть-чуть, чтобы собраться с мыслями и подумать, как же ей быть с той ситуацией, что она создала сама, притворяясь богиней Калипсо.
-Совет братства, не я. Участники первого совета братства, чьему решению я бы воспротивился. – усмехнулся Сяо Фенг, продолжая кружить вокруг неё, поддерживая в девушке веру, что всё не так плохо, и что он верит в божественность её происхождения. - Они заточили тебя в тело женщины, чтобы власть над морем принадлежала людям, а не… - он остановился на полуслове, давая ей возможность самой придумать развязку, поверить в то, что не могло быть правдой.
-Мне, - закончила за него Элизабет, гордо вскидывая подбородок. Теперь ей и, правда, казалось, что Сяо купился на уловку.
-Подобная тебе всегда должна оставаться собой в полной мере, - елейным голосом отвечал Фенг, а хищные искорки плясали на дне его эбонитовых глаз.
И Элизабет решила сделать рискованный шаг. Мысли о ноже и шлюпке были уже где-то далеко. У неё было оружие получше, чем холодное, - её красота. Элизабет улыбнулась, чарующе, маняще. Это было опасно, но в то же время и волнующе. Ей нравилось, как не крути, как этот умудрённый опытом мужчина смотрел на неё, совсем ещё девчонку. Он видел в ней женщину, прекрасную, желанную, и Элизабет вовсе не хотела упускать, возможно, свой единственный шанс. Она собиралась не просто выдать себя за древнюю богиню, она собиралась быть ею.
-Приятно слушать дифирамбы, но пленнице врядли покажутся сладкими речи тюремщика, - отвечала она, всё также смотря Сяо в самые зрачки, испытывая его, себя и прихотливую судьбу. В ней проснулось на время заглушённое страхом тщеславие, а вместе с ним и надёжно скрылись остатки былого благоразумия. Теперь она уже не чувствовала себя приманкой, скорее Сяо Фенг стал жертвой её чар.
-Можно ли упрекнуть в этой попытке? – осторожно спросил пират, приближаясь к Элизабет чуть ближе. Её бдительность была окончательно усыплена, она упивалась своей мнимой властью, полностью запутавшись в искусно расставленных сетях, - Мужчин влечёт к тебе море, хоть и таит много опасностей, - продолжал он, слегка растягивая каждое сказанное слово.
-Иные мужчины полагают, что страсть оправдывает все их преступления, - отвечала Элизабет, всё больше поддаваясь руслу беседы. Теперь она и вовсе перестала ощущать столь нужное ей в это чувство самосохранения. Всё шло так, как она и задумала с самого начала.
-Я лишь предлагаю свою страсть, - отвечал пиратский лорд – он всё ещё пытался увещевать «богиню» словами, не прибегая к грубой силе.
-А взамен? – Элизабет сверкнула глазами из-под опущенных ресниц.
-Я приму твои дары, если ты соизволишь, - уклончиво отвечал Сяо, его глаза блестели в полутьме каюты.
Элизабет откровенно рассмеялась и дерзко спросила:
-А если я не соизволю, то что?
Сяо секунду стоял спокойно, а затем рысью кинулся на свою Калипсо, хрипло пробормотав:
-Я рискну вызвать твой гнев!
Элизабет прижало его телом к стене, застёжки одежды больно впивались в кожу. Обветренные, пропахшие морем и ромом губы пирата прижались к её губам. Она всё ещё отбивалась, бессильно колотя его руками в грудь, но было слишком поздно. Только сейчас Элизабет понимала, насколько лживы были его елейные, сладкие, словно мёд, слова, насколько глубоко она заблуждалась… Сяо ни на секунду не верил в её божественность, он лишь усыпил бдительность гордячки и воспользовался подходящим моментом. Слёзы злости и бессилия текли по лицу Элизабет, её голос срывался на крик.
Она почувствовала, как Фенг опрокинул её тело, будто отделившееся в этот момент от души, на пол и в ярости разрывал застёжки на дорогом, но не приносящем спасения костюме. В спешке платье клочьями полетело на пол. Элизабет продолжала грозно ругаться самыми последними словами, царапая кожу Сяо и молотя кулаками по его груди, но всё было тщетно. Он был намного сильнее, ловчее и быстрее. А ведь ещё сегодня утром Элизабет думала, что она непобедима, неприкасаема, что никто из мужчин не посмеет сделать ей больно, ведь она так ловко управляла их сердцами и умами. Но Сяо был не таков – ему не нужна была её благосклонность, только молодое, красивое тело, обнажённое, желанное, лежащее в эту секунду на его руках.
Весом своего тела Сяо Фенг прижимал девушку к жёстким пыльным доскам каюты так, что скоро её силы к сопротивлению иссякли, а глаза приобрели странный, жалостливый оттенок. Она уже не поносила своего насильника, а лишь умоляла о пощаде, произнося в горячке попеременно имена Уилла и Джека, заклиная пирата всем самым святым, что у неё было – памятью матери, верой в бога. Но было поздно. Сяо лишь криво ухмыльнулся ей в лицо и с придыханием прошипел:
- А разве ты не богиня? Так покарай меня, shén nu (1) , - Элизабет не разобрала последнего слова, но по презрительной интонации, поняла, что это чудовищно обидно. Однако сейчас она бы с радостью согласилась на любые оскорбления, только чтобы её отпустили.
Руки Сяо Фенга бродили по её телу, ощупывая, словно кухарка проверяет кусок мяса на пригодность. Элизабет сжимала ноги до посинения, все суставы затекли, спину ломило, она чувствовала, как по позвоночнику, оцарапанному половыми досками, стекает тонкая струйка крови. Но сейчас это мало волновало избалованную барышню мисс Суонн – единственное, чего она хотела, так это не допустить Сяо в своё тело. Не для него она берегла свою невинность… для жениха, для Уилла, была сохранена её невинность ото всех поклонников, с которыми в юности она пряталась в кустах орешника. Или… может, для Джека. Такая простая, но такая неподходящая к случаю мысль вдруг пронзила её сознание, а слёзы с новой силой брызнули из глаз. Так для кого же она хранила свою непорочность? Неужели даже сейчас, перед лицом насилия и смерти, лёжа, придавленная телом настоящего зверя, она не могла точно сказать, кого же хотела видеть сейчас на его месте?
Мысль ускользнула также быстро, как и пришла, оставив на душе тяжёлый след.
- Раздвинь ноги, по-хорошему, иначе будет больно… Хотя, возможно ты уже не chu nu (2). С таким капитаном, как удалец Джек ты не могла бы долго оставаться chu nu, - Сяо хищно усмехнулся. Его не тревожила невинность юной богини, но всё же, чистота девушки дарила ему ни с чем не сравнимое удовольствие.
Элизабет судорожно, будто китайский болванчик, замотала головой, всё ещё царапая ногтями спину китайского лорда. Она не собиралась сдаваться. Она будет бороться до последнего. Фенг зашипел и одним резким движением развёл её бёдра. Элизабет закричала от боли –ей казалось, что её хрупкие кости ломаются от его действий. Но самое страшное было ещё впереди – теперь все преграды были сломлены, некуда было бежать, негде было спрятаться. Элизабет закрыла глаза, будто разрубая своё сердце на куски – теперь уже незачем было плакать – слёз не стало. Сяо застыл на секунду, словно зверь в прыжке, а затем со всей яростью и быстротой врезался в её тело.
Элизабет почувствовала жгучую, ни с чем не сравнимую вспышку боли, и, чтобы не закричать, прокусила нижнюю губу. Её собственная кровь текла в рот, оставляя медный, отвратительный привкус. Казалось, что сейчас её начнёт рвать своей же кровью. Она чувствовала, как Сяо рвёт её изнутри, бешено двигаясь в её теле, чувствовала, как горячая кровь потекла по внутренней стороне бедра. От боли она почти теряла сознание, но душа всё не хотела прощаться с бренным телом, и Элизабет смутно наблюдала толчки Фенга в её плоти, ощущала, как его пальцы, с длинными грязными ногтями царапают её грудь, впиваясь, будто когтями некой хищной птицы.
Руки Элизабет безжизненно лежали на полу, пальцы слегка подрагивали, сжимаясь в такт его движениям. Она чувствовала себя большой фарфоровой куклой.
А потом всё закончилось. Сяо застонал, ещё раз судорожно дёрнулся и отвалился от её тела. На его лице играла лёгкая, удовлетворённая улыбка. Элизабет затравленно смотрела на него каким-то пьяным, будто от самого крепкого в мире рома, взглядом, а затем, подобрав остатки одежды, совсем по-звериному, на карачках, отползла к дальней стене, оставляя за собой кровавый след.
Дальше она помнила лишь оглушительной силы пушечный залп, и как она стояла полуголая, грязная и дрожащая над телом умирающего Сяо Фенга.
Самое отвратительное, что, даже подыхая, он продолжал улыбаться. С каким-то садистским наслаждением он снял с шеи медальон капитана и передал ей, прошептав лишь одно-единственное:
- fù… (3) - Элизабет ещё долгое время не понимала, что означает это слово. Всем она говорила, что стала капитаном «Императрицы» лишь благодаря своей божественной сущности, на самом деле причина щедрости Сяо была проще – Элизабет стала его женой в ту ночь, и именно поэтому получила корабль. Он связал их страшной цепью, не отпуская даже в смерти.

________________________________
1. a) Богиня b) Проститутка (кит.)
2. Девственница (кит.)
3. Замужняя женщина, жена (кит.)

With vultures above and serpents below
Out on the high seas there is no place to go
It's Pirate's Night, Pirate's Night
They're out to kill, they set sail tonight
© Num Skull

***
Джек Воробей шёл по набережной, рассматривая величественные корабли. И причиной был вовсе не праздный интерес, он собирался реквизировать один из них. Правда, собирался уже давно, пожалуй, с тех самых пор, как ветер прибил его жалкую лодчонку в бухту Мансанильо, что на Кубе. Но, слишком уж сладка и разгульна была жизнь в этом крохотном порту, особенно для тех, кто знал в такой жизни толк. А кому, как не Джеку, было знать об этом. Ром лился рекой, женщины задирали перед ним юбки, кокетливо выбрасывая вперёд изящные ножки. Но, как ни жаль, такое положение вещей было лишь до поры до времени. Конечно, удача сопутствовала своему любимцу, как и обычно, но всё же запасы золота в его карманах таяли на глазах. Да и разгульный образ жизни со временем приелся. Пора было действовать, и чем быстрее, тем лучше. А значит, ему нужен корабль. Быстроходный, красивый, неуловимый – вот она истинная пиратская душа. Слишком давно Джек не грабил, не разбойничал.
Конечно, и в Мансанильо попадались простачки, обдурить которых, было делом чести для Джека. Ведь если мешочек с золотом торчит из кармана владельца, грех не воспользоваться благоприятным моментом. Так он и жил, перебиваясь случайным «заработком» то в одной таверне, то в другой, но всё это было так мелочно, что вскоре Джек захотел большего. Но как можно добиться славы и денег истинному пирату без корабля?
Джек ещё раз обошёл пристань от одного конца до другого, но увиденным был не удовлетворен. Всё не то. Но что же ему нужно? Джек усмехнулся себе в усы, конечно, - ему нужна «Чёрная жемчужина» Улыбка получилась горькой и кривой. Злые воспоминания накатывали на него, накрывая с головой. Жемчужина… Быстроходная, прекрасная, лучше корабля и не сыскать. И кто же её увёл из-под носа Воробья? Самый что ни на есть мерзкий пират – Гектор Барбосса!
Пока Джек, ничего не подозревая, мило болтал со своими любимицами – Скарлетт и Жизель, этот прохвост наглым образом склонил его команду к мятежу и вывел Жемчужину под своим началом в открытое море. Когда Джек опомнился, они были уже далеко.
Естественно, Джек не собирался спускать мерзавцу кровную обиду. Ничего дороже «Чёрной Жемчужины» у него не было, никто не смел так поступать с Джеком воробьё. Но всё же один посмел. И пусть, Джек когда-то сдуру сказал, что это всего лишь корабль, тогда он вновь восстановил душевное равновесие и пустился в погоню за мечтой и за эликсиром жизни. Вечной жизни.
Джек нагнал Барбоссу в районе порта Нассау, куда Гектор завернул, чтобы затариться провиантом и старым добрым ромом. Пробраться на «Жемчужину» не составило труда, ибо капитан прекрасно знал каждый закоулок, каждую досочку своей любимицы. В итоге, после недолгих переговоров под дулом пистолета Барбосса согласился на должность старпома, к которой уже должен был привыкнуть. Вместе они решили искать источник молодости и вечной жизни.
Но судьба-злодейка, будто насмехаясь над своими любимцами, резко отвернулась от них. «Чёрная Жемчужина» попала в ужасный шторм. Джек помнил, как корабль кидало, словно жалкую былинку, то на один гребень волны, то на другой. Страшная качка, вопли падающих за борт пиратов… Джек всё это видел обоими глазами. Поначалу. А потом обрушилась одна из мачт. Джек помнил резкий удар, а потом – чернота. И в этой смертоносной мгле Джеку вдруг привиделась Элизабет. Давно он не вспоминал о ней, с тех самых пор, как его компас показал на бутылку рома, а не в её направлении. Джек думал, что освободился от своей пагубной страсти к дочери губернатора, в коей он даже сам себе признавался с трудом, но, похоже, всё было не так просто. В его то ли сне, то ли видении Элизабет плакала. В её волосах появились седые пряди, платье было разодрано почти в клочья, лишь слегка прикрывая наготу столь желанного когда-то для него тела, а из глаз струились прозрачные слёзы.
Джек очнулся только под утро. В горле ощущалась сухость, в голове – боль. Поначалу он подумал, что в очередной раз перебрал и заснул прямо на полу. На поверку, всё оказалось гораздо серьёзней. Открыв глаза, Джек тут же ощутил, что что-то не так. Ноги, руки, вроде бы всё было цело, но вот обзор как-то странно сузился. Потянувшись, чтобы протереть уставшие глаза, Джек тут же отдёрнул руку. На том месте, где когда-то был его левый глаз, зиял отвратительный провал. Джек вскочил на ноги и кинулся в капитанскую каюту, единственное место, где на корабле было зеркало. Он боялся увидеть то, что предполагал, и в то же время не мог не проверить. Правда обожгла его горло тугим комком тошноты. Джек ослеп на один глаз. Не просто ослеп, глаз выбило. Кровь заливала всю левую сторону столь красивого лицо, которое когда-то так привлекало девушек. Джек сглотнул подступившую рвоту, дрожащими руками ощупал щёку и пустую глазницу. По всей левой стороне шла рваная рана. И тогда Воробей отвернулся от зеркала – не было смысла более пялиться на собственное уродство. Что есть, то есть, так уж повернулась к нему судьба, на этот раз откровенно задом.
Джек привыкал к своему новому обличью ещё несколько дней. Каждый раз, когда он случайно видел своё отражение, он в испуге шарахался от него. Оставшиеся в живых члены команды жалели былого красавчика, некоторые, включая и Барбоссу, злорадствовали. Но всё же, большинство сочувствовало капитану, Рагетти даже предложил ему свой вставной глаз, на что Джек благоразумно отказался. Вместо этого он смастерил себе повязку из чёрной тряпицы – остатков парусов «Чёрной Жемчужины», и повязал на увечный глаз. (4) Со временем Джек перестал переживать из-за этого, да и из-за шрама на щеке тоже, всё это он наделся вылечить при помощи эликсира. Однако и здесь капитана Джека Воробья ждало страшное разочарование. Источник оказался прекрасной питьевой водой, свежей, чистой, но абсолютно бесполезной, для того, кто хочет жить вечно. Джек помнил, как они радостно кинулись к ручью, окружённому густым кустарником, как окунулись в обжигающие ледяные воды, мечтая тут же излечить старые раны, но не получили ровным счетом ничего. Барбосса чертыхался, дёргая собственную бороду по волоскам, а Джек просто стоял и как-то уж очень горько улыбался – отражение в воде подсказывало ему, насколько же он жалок в своих тщедушных попытках обмануть судьбу, штурмом поравняться с богами в неуязвимости. Что ж.. за свою дерзость он был жестоко наказан насмешливыми богами или, может богом. Теперь ему предстояло всю оставшуюся жизнь прожить, нет просуществовать, с уродством, обезобразившим его лицо. Достойная награда для ищущего.
Немного погодя они отправились в обратный путь, усталые и злые. Но судьба подготовила ещё один подарок для своего баловня. На подступах к Тортуге их ждала засада. На «Чёрную Жемчужину» напало четыре корабля британского флота. Некуда было бежать, некуда плыть. Силы были настолько неравны, что не стоило и пытаться. Но Джек не собирался сдаваться. Да, он боялся, не стоит с этим и спорить, но Жемчужина – это всё, что у него осталось. Он собирался или отстоять своё сокровище, или кануть в море вместе с ней. Началась битва, та, которую Тортуга запомнила надолго. Четверо против одного, не слишком честный расклад, и совсем не в пользу пирата, на этот раз. Многие из команды Воробья предпочли спастись бегством на шлюпках, пока ещё была возможность, но некоторые остались вместе с Джеком. В их малое число входили Барбосса, Пинтл и Рагетти. Джек помнил, будто это случилось всего несколько минут назад, как ударили пушки, и ядро с чудовищной силой пробило борт Жемчужины, а затем второе, третье… Надежда уходила из его сердца – британские корабли вовсе не желали захватить Джека живым, он был им попросту не нужен, они всего лишь стремились избавиться от ещё одного пиратского корабля в длинном списке оных. Грянул ещё один залп. Жемчужина накренилась и начала тонуть. Джек думал, что останется до конца со своей девочкой, но сердце захолонуло, и в самый последний момент, пока не взорвались бочки с порохом в трюме, он прыгнул за борт. Джек держался за доску собственного корабля, и наблюдал, как останки «Чёрной Жемчужины», её палуба, киль, мачта, - всё уходит под воду, в лапы к Морскому Дьяволу. И эта картина была столь нереальной, столь ужасающей, что Джек было подумал, что это всего лишь дурной сон. Он ущипнул себя, но пробуждение не наступило. Жестокая реальность, окрасившись в красное зарево пожарища, настигла его, ударив по голове частью его же корабля.
Сознание мутилось, к горлу подступил комок рвоты, но Джек всё же добрался до берега. Он сидел на влажном пляже в лучах предзакатного солнца, а руки дрожали мелкой дрожью. Он потерял всё.
Джек чувствовал, как слёзы, горячие, возможно, первый раз за всю его жизнь, подступают к глазам, заставляя жмуриться и отворачиваться, только для того, чтобы не пролить ни капли. Слёзы обиды, слёзы разочарования. Сказка об удалом разбойнике, благородном и прекрасном пирате закончилась, так по существу и не начавшись. Жизнь, жестокая, коварная, расставила всё по своим местам. Мы лишь песчинки на злом ветру, и стоит только подуть холодному ветру откуда-то с севера, как нас унесёт в неизвестном направлении, не оставляя ничего за спиной, разрушая всё, что было.
И в эту секунду прозрения Джек отчего-то вспомнил Элизабет. Как он оттолкнул её, прощаясь, в испуге, что она прочитает в его глазах тоску и зачатки всё нарастающей боли. Но ведь и её взгляд был наполнен чем-то чёрным и пугающим, и явно это было не счастье, что наконец-то всё закончилось, и не любовь к этому проклятом Тёрнеру. Джек тогда не придал этому особого значения, ведь он знал, что между ним и Элизабет всё уже кончено, так и не начавшись, как следует. Но, если бы он дал себе и ей хотя бы один шанс, если бы сделал крохотный шаг навстречу, может, всё было бы совсем по-другому? Может, не был бы её взгляд тогда, в последний раз, таким пугающим, щемяще-грустным? На этот вопрос у Джека не было ответа. Но на секунду в его душе вспыхнул огонёк надежды, тут же погаснув. Кем он был раньше? Красавцем и дамским угодником, благородным разбойником и кутилой, рассекающим морские волны на самом быстром и прекрасном корабле в мире? Кем он стал сейчас? Уродом с обезображенным лицом, без корабля, без будущего, без надежды.
Горячие слёзы катились по лицу, сжигая зачерствевшую, пустую душу.

_____________________________
4. Ни в одном источнике не зафиксировано, чтобы пираты носили на глазу повязку. Это выдумки писателей и режиссёров. В данном случае я хочу сказать, что Джек как персонаж необычный, породил эту легенду.

You wanna make a memory?
© Bon Jovi

***
Элизабет всё ещё сидела в саду, придавленная весом собственных воспоминаний к скамейке. Книга уже давно выпала из её рук и лежала на траве. Мелкий дождик смыл с её лица дорожки слёз, но пальцы всё равно подрагивали. Её одежда намокла, а волосы, в которых за последние три года появилось слишком много седых прядок, свисали по обе стороны от лица. Она давно уже не заплетал их в мудрёные причёски, что так любила в юности, да и платья модницы уступили место простой крестьянской рубахе. В тот день, когда она перебралась в Мансанильо, что на Кубе, она решила, что больше никогда не вернётся ни к одной из своих ипостасей – мисс Суонн, равно как и пиратки Лизи, больше не существовало. Была лишь грустная, не по годам молчаливая и унылая Элизабет Тёрнер, кухарка в доме богатых господ. Никто в этом городе не знал её настоящего имени и блистательного прошлого. Она настолько отличалась от той, кем была, как внутренне, так и внешне, что никто из бывших знакомых, не смог бы признать в ней юную мисс Суонн.
Фамилию Уилла она решила оставить только для того, чтобы не было лишних вопросов. Большинство горожан считали её несчастной вдовой, потерявшей мужа в гремевшей несколько лет назад британской кампании против пиратов. За три года никто так и не рискнул спросить, как же всё было на самом деле, а сама Элизабет не горела желанием распространяться на эту тему. Друзей у неё не было, так что и пожаловаться на судьбу, порождая волну слухов, тоже было некому. Элизабет жила в собственном замкнутом мире, прилагая усилия лишь для того, чтобы не умереть с голоду. Дело спорилось, со временем она смогла приобрести небольшую лачугу, но зато на самом берегу моря. Единственное, что она не смогла вытравить из своей души, или из того, что от неё осталось, так это любовь к морю и лёгкому ветерку, гонимому волнами.
Пожалуй, от полного беспросветного безумия её спасали именно волны прибоя, накатывающие с завидным постоянством на берег уже добрую тысячу лет. Слушая их шелест, Элизабет хотя бы на короткое время могла унять ту боль, тот ужас, что сопровождал её каждый день.
Мужчин она чуралась, хотя имело несколько поклонников, настойчиво набивавшихся ей в мужья. Но Элизабет давно не интересовали плотские стороны жизни. Она ела и пила только для того, чтобы не умереть от истощения, ходила, чтобы не потерять способность двигаться, работала, чтобы не думать. Мысли – вот, что стало её главным врагом и палачом. Они проносились в её голове, переворачивая всё вверх дном.
Вот и сейчас она не смогла спастись от воспоминаний, нахлынувших нескончаемым потоком вместе со слезами и болью. Но приступ самоуничижения закончился, теперь на короткое время она снова стала бездумной и пустой. И даже Джек Воробей не посещал её воображение. Стоило только на секунду задуматься о нём, как сразу же посыпались сотни вопросов без ответа. Где он сейчас? Что делает? Как далеко его занесли ветра семи морей? Что показывает его компас?
Элизабет отмахнулась от них, словно от назойливых мух. Всё в прошлом, поросло бурьяном и покрылось пылью времени. Нельзя думать о том, что было. Но разве это не касается и Сяо Фенга? Почему, если нельзя вспоминать о Джеке, она не может запретить себе думать о Фенге? Элизабет глухо вздохнула. Она знала ответ. Потому что мысли о Воробье приносят ей грустную, но всё же радость, тогда как, думая о китайце, она испытывает лишь ужас и желание бежать, не оглядываясь…
Элизабет вперила невидящий взгляд в кромку пляжа, неровной полосой пересекавшую тропу к её дому. Неожиданно она увидела в вечерних сумерках человека, бредущего по песку. Его руки были вытянуты вперёд, а тело двигалось в странном, танцующем ритме. Элизабет показалось на секунду, что мужчина пьян. По пляжу частенько бродили подгулявшие моряки. Она в отвращении отвернулась, но вынуждена была вновь всмотреться в фигуру, потому что человек громко что-то выкрикнул.
Когда Элизабет снова повернулась к человеку, он уже свернул на дорожку к её дому. Руки всё ещё были вытянуты перед собой, походка всё также вихляла. Ей показалось, что где-то она уже видела что-то подобное. Может во сне, а может, и наяву. Мужчина же с упорством продолжал взбираться в гору. И тут в голове Элизабет будто кто-то зажёг лучину. Свет хлынул в непроглядную тьму, подсвечивая изнутри лицо и карие пустые глаза.
Она медленно, неуверенно пошла навстречу незнакомцу. На середине тропы они встретились. Джек смотрел на Элизабет. Элизабет смотрела на Джека. Его пальцы машинально захлопнули компас, а она дрожала мелкой дрожью. Они не смели даже двинуться с места. Джек рассматривал эту незнакомую, постаревшую женщину в мужской одежде и с поседевшими слишком рано волосами, а Элизабет всматривалась в его лицо, изуродованное временем и морем, с повязкой на глазу. Не говоря ни слова, она повернулась и пошла к дому, Джек следовал за ней, не отставая.

I've Waited All My Life For You
Hold Me Tight
Take Care Of Me And I'll Be Right
Hold Me Tight Hold Me Tight
Hold Me Tight Hugga Me Right
Hold Me Tight Squeeza Me Tight
Hold Me Tight Hugga Me Right
Hold Me Tight Hold Me Tight
Hold Me Tight
© Paul McCartney
***
Сам того не желая, Джек задержался в Мансанильо дольше, чем требовалось. В течение недели, по вечерам, он приходил к Элизабет. Ноги сами несли его по знакомой тропинке к её дому. Каждый день он не мог дождаться вечера, чтобы вновь совершить ритуальную прогулку по кромке пляжа к лачуге, затерявшейся среди кустов азалии и фруктовых деревьев. Он и сам не мог понять, почему так происходит, почему его перестали интересовать корабли в порту и шлюхи в портовых кабаках. Все его мысли были заняты только Элизабет. Он вспоминал её глаза, прядки её волос, серебрившиеся на фоне золотого марева, её несмелую, осторожную походку.
По вечерам они долго засиживались у очага и разговаривали, разговаривали, разговаривали… Ни о чём и обо всём на свете, о кораблях и море, о жизни и смерти. Джек рассказал ей, как лишился глаза, но, казалось, её вовсе не пугало его внешнее уродство. Она несмело прикасалась пальчиками к его отвратительным шрамам, доставляя ни с чем не сравнимое удовольствие. Одно её прикосновение заставляло его дрожать под её руками, словно безусого юнца. И в то же время он не мог решиться на более активные действия, боясь спугнуть её, боясь, что она исчезнет также, как и в прошлый раз, растворится в безумном потоке жизни, но теперь уже навсегда.
Ни разу за всё это время они не заговорили об Уилле, о том, что стало причиной размолвки людей, которые, на глазах у всех таяли от любви друг к другу, а, оставшись наедине, вдруг стали чужими. Элизабет не распространялась на эту тему, а Джек и не спрашивал, хотя и это было тёмным пятном в истории Элизабет. Но Джек понимал – не самым тёмным. Нутром он чуял, что её душа болит, что, возможно, она изорвана в клочья, но Элизабет за всё это время не выказывала ни одного признака слабости, а потому они просто сидели вечерами и болтали, как самые лучше друзья на свете.
В тот вечер он снова постучал в её дверь. Они снова сидели при свечах, нервно отбрасывающих тени на стены и потолок, пили ром и болтали. Но на этот раз Элизабет, прежде контролировавшая количество выпитого ею рома, неожиданно быстро захмелела. Джек ухмыльнулся про себя – теперь-то они приступят к делу по-настоящему.
Элизабет сидела совсем близко от него на полу, у самого очага. Её лицо освещал неровный свет пламени, глаза блестели, а губы полураскрытого рта были такими влажными и манящими, похожими на двух коралловых рыбок, поблёскивающих в морской воде. Как Джек мог удержаться? Спасения не было. И он кинулся в этот омут с головой, завлекаемый её чудными губами.
Но как только он коснулся её нежного рта, она отпрянула. Элизабет ощерилась, словно кошка, и быстро отползла в другой угол комнаты. Её глаза наполнились болью и слезами, готовыми пролиться в любую секунду. Она сидела, обхватив колени руками, а слёзы ручейками сбегали по её щекам, собираясь на подбородке.
Джек непонимающе смотрел на неё, а потом вдруг в его памяти, откуда ни возьмись, всплыла картинка из далёкого прошлого. Он был ещё совсем юн и путешествовал с торговым судном по Востоку. Однажды судьба занесла их в Сингапур. Там Джек познакомился с китаянкой. Она была красива, словно побег бамбука ранней весной, тонка, с шелковистыми длинными волосами, с волоокими глазами. Они приглянулись друг другу ещё и потому, что девочка была умна, вечно выдумывала хитроумные проделки, которые они вместе и осуществляли. Она была дочерью богатого шанхайского купца. Однажды, Джек как всегда пробрался в её сад за высокой каменной оградой. Ли (5), так её звали, сидела на скамейке и горько плакала. Джек попытался взять её за руку, притянуть к себе, но Ли отпрянула, словно ошпаренная. В её глазах читалась боль и страх. После долгих утешений и заверений, что он не сделает ей ничего плохого, Джеку всё-таки удалось узнать отвратительную правду – Ли изнасиловал собственный отец, надругался над девочкой, которой не исполнилось ещё и пятнадцати.
Глядя на Элизабет в неровном свете огня, Джек видел перед собой тот же самый взгляд – взгляд Ли. Неужели? Неужели с его Лизи кто-то сделал тоже самое? Но как? Почему? Сердце Джека наполнялось смертельным коктейлем из жалости к ней и из злобы, к тому, кто причинил ей боль. Он медленно встал и подошёл к женщине, свернувшейся калачиком в самом углу комнаты. Слёзы перестали литься из её глаз, сменившись на бессмысленный пустой взгляд. На секунду Джек подумал, что это Уилл сотворил с ней такое, но потом отбросил подобные мысли. У Тёрнера была кишка тонка, к тому же он слишком уж любил и пёкся о своей драгоценной невесте. Скорее, это был кто-то жестокий и беспринципный…
Джек нагнулся к Элизабет и, несмотря на её сопротивление и жалобные всхлипы, крепко прижал к своей груди, отрывая её ноги от пола. Она плакала навзрыд так, что его рубашка быстро промокла от её горячих слёз. Джек сел на пол и укачивал Элизабет, словно маленького, испугавшегося темноты ребёнка. Поначалу она рвалась из его рук, дрожа всем телом, но потом обмякла, успокоившись. Её всхлипы затихали с каждой секундой, а дыхание выравнивалось. Наконец, она смогла поднять на него заплаканные, красные глаза и прошептала:
- Прости… Сама не знаю, что на меня нашло, - слова вырвались из груди с лёгким хрипом.
- Зато я знаю, - строго ответил Джек, заглядывая в самую сердцевину её глубоких глаз, - Кто это был?
- Я не понимаю… - пролепетала Элизабет, - желая в эту секунду только одного – никогда не произносить грязного имени своего насильника. Она отчего-то знала, что Джек обо всём догадался.
- Не увиливай, Лизи. Просто скажи, это не так сложно, как ты думаешь
- Зачем, Джек? Зачем? – снова всхлипнула Элизабет.
- Потому что и тебе, и мне станет от этого легче, - просто сказал Джек, всё ещё удерживая дрожащую Элизабет в кольце своих рук.
Она продолжала упрямо молчать. Джек уже было подумал, что она сдержится, и ничего не скажет, но она всё-таки почти неслышно прошептала:
- Сяо Фенг.
Джека захлестнуло волной отвращения. Когда-то они с Сяо Фенгом были партнёрами. В этом человеке, по мнению Джека, было много гнили, он всегда был тёмным, с прожжённой злой душой, но такого поворота событий не ожидал даже Воробей. Приятным в ситуации было лишь то, что Фенг уже был мёртв, иначе пришлось бы его убить… хотя Джек с удовольствием отправил бы его на тот свет во второй раз.
Он прижал Элизабет к себе ещё теснее, она не сопротивлялась. Её хрупкие плечики лишь слегка подрагивали, то ли от страха, то ли от напряжения. Джеку хотелось обернуть её своим телом, спрятать от жестокого мира. Он с горечью вспоминал, какой она была бесстрашной, дерзкой, удалой, и как всё это сгинуло в один миг после того, что ей пришлось пережить. Она напоминала ему потерянную девочку с окаменевшим сердцем. Но так хотелось, чтобы сквозь этот суровый камень пробился первый росток надежды, маленький, но упрямый.
Неожиданно Джека пронзила новая болезненная, отвратительная мысль – ведь наверняка Элизабет до встречи с Фенгом была невинна… И её первый раз, её брачная ночь, о которой она столько мечтала, превратилась в омерзительный кошмар, порождённый извращённым воображением Сяо Фенга. Но он не озвучил своей догадки, лишь ещё теснее прижал к себе Элизабет, согревая её своим теплом.
Она тихо лежала на его руках, свернувшись калачиком, и слушала мерные удары его сердца. Неожиданно ей захотелось прикоснуться к нему, провести пальцами по его обнажённой коже, почувствовать её тепло и упругость под руками. От этих мыслей желудок немедленно скрутило сладкой истомой. Она лежала на руках у Джека Воробья, и все плохие мысли, все отвратительные воспоминания почему-то исчезали из её изорванного сердца, уступая место страсти, которую она не испытывала ни к одному мужчине слишком давно.
Элизабет подняла глаза на Джека. В его взгляде она увидела печаль вперемешку с горечью и бескрайней нежностью. Сейчас они подходили друг другу, как никогда прежде. Оба разбитые, уставшие, потрёпанные жизнью и насмешницей-судьбой, но не сломленные. Только сейчас, удобно расположившись в кольце его рук, она поняла, что всё-таки жизнь её не переломила. Хотя бы потому, что она хочет этого мужчину с той же страстью, что и три года назад, потому что снова чувствует себя маленькой наивной девочкой в его присутствии, потому что её кожа горит под его прикосновениями, потому что в её глазах плещется безграничная нежность к этому изуродованному, но всё же прекрасному мужчине. Как бы ни было, этому миру не удастся их сломать. Никогда.
Элизабет дотронулась до его лица, изборождённого шрамами. Ей казалось, что эти следы остались от горячих, словно смола, слёз. Губами он поймал её пальцы, прикоснувшись к их кончикам. Её волосы пахли жареным миндалём и морем. Он вдохнул этот запах в себя, вбирая его до последней капли. А её глаза походили на два кофейных зерна, расплавленных в пламени горна. Он смотрел на неё, казалось, будто весь мир сузился до их взгляда глаза в глаза. В её горле пульс бился бешеным зверьком, желавшим выбраться наружу. Она погладила его жёсткие тёмные волосы. Раньше они казались ей чёрными, но сейчас она понимала, что это не так. Вплетённые в них монетки звякнули грустно и мелодично одновременно. В отблесках очага его кожа отливала бронзой и оливой. Элизабет обняла его за шею, а затем прикоснулась к его вечно искривлённым в усмешке, но сейчас недвижным губам. Сначала легко, пробуя на вкус соль моря и слёз, затем чуть более требовательно. Её пальцы переплелись у него на затылке, теребя косички, лаская разгорячённую кожу. Из его груди вырвался приглушённый, тихий стон. Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Когда Элизабет оторвалась от его губ и снова посмотрела ему в лицо, в его единственном глазу плясали Огни Святого Эльма (6), появляющиеся подчас в грозовом небе. Эти опасные, бескомпромиссные огоньки пробуждали в сердце страсть, не оставляя место печали и грусти. Он провёл пальцами по её щекам, коснулся кончика носа и, блеснув золотом зубов, улыбнулся. Потом он притянул её лицо ещё ближе к себе и вновь прикоснулся губами к коралловым рыбкам её губ. Мягкие, тёплые они легко поддавались его ласкам. Джек провёл языком по её языку, заставляя её трепетать. Элизабет больше не боялась чудовища, жившего в тёмном уголке её сознания. С каждым прикосновением, с каждым дуновением его дыхания на своих губах она чувствовала, как ужас пережитого когда-то отступает, умирает в агонии любви. Джек запустил пальцы в вязь её золотистых кудрей, набирая их в ладони целыми пригоршнями. Казалось, что сейчас его руки полны самого дорого в мире золота, что он неожиданно разбогател, будто сказочный падишах. Её глаза блестели, будто бриллианты, губы – словно рубины, кожа мерцала, что атлас. И он был бедняком всё это время, не видя, не дотрагиваясь до этих сокровищ, а сейчас превратился в богача, у ног которого лежал весь мир.
Джек легко поднялся со своей ношей на руках и нетвёрдым шагом направился в спальню. Его качало, будто в самый жестокий шторм, но он лишь улыбался. Элизабет обвила руками его шею, она знала, что будет дальше, и хотела этого. В самом низу её живота нарастало тепло, распускаясь, словно причудливый огненный цветок. Мысли роились в голове беспечными ночными бабочками. Только сейчас она понимала, что хотела сегодняшнего вечера с самого первого дня, когда увидела Джека. Он склонился над ней, ели дышавшей, затянутой в губительный корсет, его глаза светились тревогой, а она наблюдала за ним, почти без сознания, из-под опущенных ресниц, и желала, чтобы он немедленно срезал с неё лишнюю одежду, но вовсе не для того, чтобы стало легче дышать, а чтобы плотью соприкоснуться с его плотью.
Джек положил её хрупкое тело на узкую кровать, а сам, скинув сапоги, лёг рядом. Он провёл пальцем от её шеи до худенькой груди, чувствуя её дрожь, тяжёлые удары сердца. Элизабет боялась шелохнуться, боялась испортить тот единственный миг, что свёл их вместе и застал лежащими вместе в её маленькой спальне. Ей казалось, что это слишком нереально, что это всего лишь сон, слишком хороший и сладкий, чтобы быть явью. Джек медлил, боясь спугнуть её, боясь, что она снова растворится в безумии своего горя. Наконец, он осторожно потянул завязки на её рубашке, тут же распавшиеся, обнажая маленькую, будто у подростка, грудь и выпирающие ключицы. Он вздохнул, наклонился и провел влажную дорожку по её коже, задерживаясь на соске. Элизабет вздохнула, вздох перешёл в едва слышный стон. Он поднял на неё блестевший чёрный глаз, в нём светилась такая страсть и преданность, что Элизабет захотелось плакать, но не от горя, а от счастья. Никто не смотрел на неё так, никогда. Уилл смотрел на неё обоими глазами с нежностью и искренностью, Сяо – с похотью и сладострастием, но никто не был предан ей, как Джек в то короткое, мимолётное мгновение, прежде чем он вновь накрыл её губы своими. На этот раз поцелуй был долгим и размеренным, весь мир был перед ними на коленях, солнце не смело бы встать без их согласия, а ночь покинуть чертог неба. Любовь управляла временем, даря вечность, растянутую в мириады неповторимых мгновений.
Джек освободил её от лишней одежды, а она сняла с него портупею и ремни, упавшие на пол с лёгким вздохом кожи. Его пистолеты, компас, всё стало ненужным и игрушечным, потому что не оружие и сила правит человеческой душой, лишь любовь способна вершить самый справедливый суд, управлять помыслами, не стрелка компаса привела его к ней, а истерзанное, но всё ещё живое сердце.
Они лежали обнажёнными, исследуя тела друг друга, с целомудренностью и неопытностью первой ночи. Джек осторожно, но со всё нарастающей страстью гладил подушечками пальцев её красивую, блестящую кожу. Его рука спускалась всё ниже, пока не достигла её бёдер. Он заглянул ей в глаза, будто спрашивая разрешения, но не получил отпора. Элизабет смотрела на него глазами, наполненными предвкушением и нежностью. Она слишком долго ждала, когда кто-нибудь решится расколдовать Спящую царевну, разбудить в её груди давно погасший огонь. Только этот кто-то оказался не прекрасным принцем, а пиратом, и от этого она была вдвойне счастливее. Джек хотел что-то сказать, на языке вертелось столько несказанных, но таких важных слов, но вместо этого, он прижался к её телу, соединяя их воедино, и осторожно скользнул рукой между её бёдер. Её кожа была нежной, словно тончайший батист, он водил по ней пальцами, заставляя Элизабет трепетать. Никогда прежде он не думал, что может быть так хорошо предаваться не похоти, а страсти, доставлять удовольствие не себе, а женщине. В какой-то степени, для каждого из них этот раз был первым. Для Элизабет – первый раз нежности и откровения, которое может подарить мужчина, для Джека – первый раз любви, а не удовлетворения потребностей тела.
Луна огромным жёлтым глазом светила в маленькое окошко почти под самым потолком, её призрачный свет серебрил их переплетённые, блестящие от пота тела. Джек вдвинулся в неё легко, будто боясь разрушить её хрупкое, сделанное из самого дорого и прекрасного хрусталя, тело. Она тихо выдохнула и обвила его шею руками, уткнувшись лицом в спадающие на плечи волосы. Его запах будоражил её мысли, принося далёкие ароматы специй, рома и морской соли. Он двинулся внутри неё чуть сильнее, и Элизабет почувствовала, как огненный цветок в её животе распускается навстречу его ласкам. Он боялся причинить ей боль, не столько физическую, сколько душевную, но она смотрела в его лицо большими, искрящимися от лунного света и переполнявших их чувств, грозящих перелиться через край вместе со слезами, глазами, и не было в них больше того, что Джек видел всего несколько дней назад. Не было боли и отчаяния, страданий и сосущей пустоты, было лишь безграничное доверие и надежда. Впервые в её глазах разгоралась надежда на то, что всё теперь будет хорошо, что все невзгоды и страдания остались позади.
Он вдвинулся сильнее, быстрее, резче. Элизабет закусила нижнюю губу, только чтобы не закричать, но стон всё равно сорвался с её губ – глухой, утробный, заставлявший его двигаться всё быстрее. Ритм всё нарастал, её глаза закрылись, теперь она слышала только шум крови в своей голове и стук их сердец, бьющихся в унисон.
А потом всё вдруг кончилось, наступила тишина. Элизабет казалось, что её сердце остановилось, она открыла глаза, но ничего не увидела, кроме белой пустоты. И в этой пустоте неровными очертаниями проступал силуэт Джека. Ей казалось, что она смотрит на их тела, будто отлитые в единое целое в каком-то огромном горне, со стороны. Наслажденье накатило горячей волной, заставляя её падать в чёрное пространство с огромной высоты. Её будто окатило холодной волной с ног до головы, дыхание спёрло в груди, к глазам снова подступили обжигающие слёзы и, сфокусировав взгляд, она вновь вернулась в маленькую комнату, сквозь окошко которой заглядывала, серебря всё вокруг, желтоглазая луна.
Она почувствовала, как Джек давит на неё весом своего тела, увидела капельки пота, скатывающиеся по его лицу и усам. Повязка съехала с его изуродованного глаза, и на неё смотрел чёрный, зияющий провал. Элизабет хотела ужаснуться отвратительному зрелищу, но вместо этого потянулась и поцеловала его шрамы. Джек уткнулся в изгиб её шеи, орошая её кожу потом, а может, слезами, невыплаканными когда-то.
Тело Элизабет всё ещё скручивало судорогами, но то была приятная, щемящая боль. Она обняла Джека за шею и положила голову ему на грудь, напротив самого сердца. Она слышала его мерное биение, толчок за толчком оно гнало горячую кровь по венам. И это успокаивало, человеческое тепло давало ощущение защищённости, как будто она снова оказалась дома, как будто не было последних пяти лет несчастий и горя, не умирал её отец, она не встречала Сяо Фенга на своём пути, и Дейви Джоунс не пытался забрать душу Джека. На секунду Элизабет поверила в то, что всё хорошо, так, как и прежде. С этими мыслями она заснула в его руках, сжимая их так, как будто это был последний причал.

__________________________
5. 1.Жасмин 2. Красивая (кит.)
6.Явление атмосферного электричества: появление на разных заостренных предметах, особенно на верхушках мачт, голубоватого или красноватого сияния в форме кисточек в проч., чаще всего во время гроз.

Speak to me heart
all things renew
hearts will mend
round the bend
Paths that cross
cross again
Paths that cross
will cross again
© Patty Smith
***

Теперь у него был корабль. Достаточно быстроходный, достаточно маневренный, чтобы добраться до Тортуги и наконец-то набрать команду, как в старые добрые времена. Но отчего же его сердце не радовалось? Почему в нём всё ещё жила сосущая, холодная пустота, от которой невозможно избавиться, которую невозможно забыть и задвинуть в самый дальний уголок сознания? Что случилось с развесёлым пиратским капитаном, смотрящим только вперёд, пусть и единственным глазом?
Джек знал ответ. Как бы он не хотел убежать от самого себя, как бы не стремился перечеркнуть в своей душе то чувство, которое появилось ни с того, ни с сего и прочно оккупировало его сердце, ничего не выходило. Даже сейчас, стоя на палубе своего собственного за последние полтора года корабля, ощущая кожей приятный, щекочущий ветер и солёные брызги, он знал, что теперь этого для него слишком мало. Той свободы, которую он предпочитал не делить ни с кем, оставляя всё только себе одному, неожиданно стало чертовски недостаточно, чтобы снова чувствовать, что мир лежит у его ног.
Джек спустился в трюм, откупорил бутылку рома и опрокинул за раз почти одну треть, но самочувствие не улучшилось. Хмель всасывался в кровь, даря освобождение, но не снимая тяжесть с сердца. Элизабет. Элизабет. Элизабет. Вот всё, что крутилось у него в голове и на языке с упорством добротной молитвы. Он снова побоялся сделать шаг в темноту, страшась потерять себя, превратиться в собственную жалкую тень. Но что он получил взамен? Темноту ещё гуще, тоску, несбыточную и обволакивающую его сердце горечью непролитых слёз.
Джек снова приложился к бутылке, играя пальцами по мутно-зелёному стеклу. Она приворожила его, слив их тела и души воедино. Воробей усмехнулся… Зря Сяо Фенг не поверил, что она богиня, поскольку именной ей Элизабет и являлась. Перед глазами возник её образ, состоящий из тонких, хрупких черт лица и золотистого марева волос. Ангел, спустившийся с небес, морская богиня Калипсо, девочка, сумевшая однажды заставить его сердце биться чаще.
Джеку вспомнился тот день, когда он вытащил её, чудом не разбившуюся о скалы, из вод Карибского моря. Она открыла свои кофейные глаза, и именно тогда Джек понял, что навсегда пропал. Сколько боли ему приносили их случайные взгляды и беседы за полночь на борту Жемчужины, сколько горечи скопилось в нём, пока он наблюдал за развитием их отношений с Уиллом, сколько сладких мучений подарил её первый и последний поцелуй. Ведь к мачте его приковали вовсе не тяжёлые чугунные кандалы, а страх проверить, что же с ними будет дальше. Он предпочёл смерть участи влюблённого, порабощённого чувством.
Джек на секунду почувствовал, как время почти видимо течёт перед ним, ощутил, насколько сильно изменился мир и он вместе с ним. Перед глазами мелькали воспоминания – хорошие и не очень, грустные, весёлые, пьяные и кристально-трезвые. Они менялись, исчезая, и только образ Элизабет оставался в них неизменным.
Джек достал крохотную коробочку компаса из кармана, повертел в руках, но так и не открыл.
Недопитая бутылка рома с ужасным звоном разбилась о палубу. «Надежда» поворачивала.