Новое знакомство – начало большой дружбы.
А жизнь в дружной Аниной семье и впрямь стала налаживаться. Анин папа ходил на завод и говорил, что здание завода очень большое. Но все равно оно, конечно, было немного меньше, чем комбинат в Магнитогорске. Несмотря на это, дело там стояло крепко, а начальство обещало в скором времени назначить Александра Дмитриевича заведующим цехом.
-И будешь ты, папка, большим начальником, - смеялась Аня.
А Галина Евгеньевна устроилась работать в аптеку и была тоже очень довольна новым местом. По своей натуре она была человеком очень живым и общительным, а в Магнитогорске ей приходилось помногу часов киснуть на работе в одиночестве. Теперь же к ней в аптеку заглядывало довольно много покупателей, чему она была несказанно рада.
За это время Анина семья очень сдружилась с Ниной и Софьей Михайловной. В воскресенье они замечательно провели время у них в гостях. Целый день в квартире номер 9 смеялись и шутили. Пили чай с вишневым вареньем и пряниками, а Софья Михайловна даже принесла вкусные драже в сахаре, которые почему-то назывались «Дунькина радость». А под конец все стали сочинять и разгадывать ребусы. Да и как было не сдружиться, если Аня и Нина все время проводили вместе, ни на минуту не разлучались, а Александр Дмитриевич и Софья Михайловна каждое утро вместе ездили на работу и даже работали в цехах, которые находились рядом. По-соседству, как любила говорить Софья Михайловна. Теперь же взрослые очень часто собирались и «вечерничали», как они это называли. Садились вместе вечерком, пили чай, обсуждали свои взрослые дела, а девочки секретничали на балконе. Балкон стал их любимым местом, где они подолгу болтали, играли в шарады и другие интересные игры, которые частенько придумывал Александр Дмитриевич. Например, не так давно Анин папа помог девочкам соорудить интереснейшую конструкцию на балконе. От одного балкона до другого тянулась длинная ниточка, на которой были привязаны маленькие колокольчики. Эти колокольчики Нинина мама специально покупала по просьбе девочек в магазине в центре города. И теперь девочки легко могли вызывать друг друга «на связь» даже в ненастную погоду, не выходя из квартиры. Достаточно было одной подруге  лишь подергать за ниточку, как колокольчики начинали весело побрякивать, и вторая подруга незамедлительно появлялась на другом балконе. А другую конструкцию девочки придумали сами. Анин папа однажды рассказывал им истории про самых настоящих пиратов. Александр Дмитриевич упомянул, что на пиратских кораблях очень часто происходили бунты и мятежи против капитана. Заговорщики, если им удавалось настроить всю команду против главаря, высаживали его на необитаемый остров без еды, питья. Самые ловкие предводители пиратов пытались приспособиться  к неблагоприятным условиям, устраивали себе жилье, добывали пищу. Чтобы выбраться с острова они писали письма и отправляли эти письма в бутылках или в разных глиняных сосудах, которые они сооружали сами, по морю.
Девочкам эта история очень понравилась. Они привязали между балконами  бельевую веревку, приготовили прищепки и бумагу с ручками. Новая игра заключалась в следующем: девочки писали разные записочки и отправляли их по «балконной бутылке», именно так они назвали новое приспособление. Правда, Галина Евгеньевна долго возмущалась, когда обнаружила, что все ее белье было нагло скинуто на пол, а бельевая веревка стала служить другим целям.
А сегодня утром Аня проснулась  и на балконе обнаружила очередную Нинину прищепку:
-Анютка, пойдем сегодня гулять в двенадцать часов! Можно будет зайти в киоск «Мороженное».Девочка улыбнулась, забежала в комнату, глянула на часы и, громко топая, побежала умываться.

* * *
-Нина, Нинулька! – Аня звонко крикнула в подъезде, нажимая на звонок квартиры номер 9.
За дверью послышались торопливые шаги, и на лестничную клетку вылетела Нина в коротеньких шортиках и в тапках.
-Анечка, миленькая, подожди минуточку, я проспала и еще не готова! – заверещала девчонка с порога.
-Уууу!!! Капуша, - шутливо погрозила кулаком Аня.
Внезапно послышался звук, отпирающегося замка, и на лестничную площадку из соседней квартиры вышла пожилая женщина с накинутым на плечи пуховым темным платком.
-Кто ж это тут так кричит в подъезде? – чуть нахмурившись, проговорила она.
-Ой… Мария Степановна, не сердитесь на нас, пожалуйста…Мы потише будем, - извиняющимся голосом сказала Нина.
Лицо женщины посветлело:
-А, Ниночка, это ты? А с тобой подружка, я смотрю?
-Мария Степановна, это же наша новая соседка! Вы же еще не знаете! – Нина взяла подругу за руку. – Знакомьтесь, это Аня.
-Соседка? Как же так…до сих пор не познакомились... Ну, милости прошу тогда ко мне. Знакомиться будем, - Мария Степановна жестом пригласила девочек войти.
-С удовольствием! – улыбнулась Аня.
У Марии Степановны была двухкомнатная квартира. В первой комнате у окна стоял массивный письменный стол весь заваленный бумагами, книгами и рукописями. Они лежали в полном беспорядке, а на стуле около стола висел мужской пиджак. Кроме письменного стола, в комнате стояли две старые кровати на пружинках, аккуратно покрытые ватными одеялами; платяной шкаф с большим зеркалом на одной стороне и чуть раскрытой дверцей на другой. А во второй комнате была библиотека. Полки, битком набитые книгами, стояли и вдоль стен и от простенка между окнами к входной двери, деля комнату почти пополам. Книги лежали высокими стопками и на столах, и на подоконниках, и местами даже на полу.
-Книг-то! С ума сойти! – прошептала Аня. – Неужели она их все прочитала?
-Ну, так за всю жизнь ведь, - тоже шепотом говорила Нина. – А лет-то ей сколько!
Мария Степановна пригласила девочек на кухню, налила им чаю, надела очки с пыльными, круглыми стеклами и проговорила:
-Ну, рассказывайте, Анечка, про себя. С Ниной я уже познакомилась. Да вы кушайте печенье-то, кушайте. Это мне Лешенька купил. Я, знаете, очень сладенькое люблю.
И Аня, похрумкивая печенюшками, начала рассказывать про свою жизнь, семью, родной город и подруг. Женщина слушала внимательно, качала головой.
-Вот и все, - потянулась после недолгого рассказа Аня, - а вы нам расскажите про себя?
-Про себя? Да что ж рассказывать-то. Всю жизнь прожила в славном городе Ленинграде. Муж у меня погиб во время Гражданской войны. На фронт с первых дней ушел. Осталась я одна с сыном Леней. Ленечке тогда, как Леше было. Двадцать с лишним годков. Через пару месяцев он женился. Невестка мне славная попалась. А потом и  Леша родился, радость моя. Только он, сиротинушка, родителей и не помнит. Померли оба. Да, жизнь-то тяжелая была. Голодно было.
-А Леша ваш, значит, тоже на заводе работает? – нарушила молчание Аня.
-Лешенька-то? Да, на заводе. Мы-то раньше в коммунальной квартире жили. Лешенька тогда только учился делу этому, а как выучился сразу на завод пошел, а ему как молодому да активному сразу квартиру в этом доме выдали. Уж он радовался! Говорит, заживем, мать… А мне, если честно, взгрустнулось. В старой квартире весело было, народу много. Сидели мы с соседками часами напролет, беседы водили. А здесь-то мне и поговорить не с кем, а я общение уважаю. Вот вы, деточки ко мне заходили бы почаще.
-А мы с радостью, Мария Степановна! – ответила Нина, а Аня утвердительно кивнула головой.
-Ну, вот и славно, хорошие мои, - радостно заулыбалась Мария Степановна, - вот и славно.
Внезапно в замке заворочался ключ. Мария Степановна глянула на часы, висевшие над столом, всплеснула руками и сказала:
-Ох, и заболтались же мы! Уже и Лешенька пришел! Он сегодня пораньше обещал. Сейчас я вас и познакомлю!

Отредактировано Katrin Depp (2007-02-19 15:19:59)

Горе больше наших слез.
Прошло ровно восемь месяцев. За окном выл январь. Начиналась первая блокадная зима. Лютая зима. Ане не спалось. Она теперь очень часто просыпалась вот так…среди ночи. Порой она не могла даже понять какое это время суток,  все слилось в одном чувстве голода. В квартире жила темнота. И днем тоже стояла непроглядная темень. Некоторые окна были выбиты снарядами и забиты фанерой. Даже слово новое появилось – зафанерить, а не застеклить. Темнота эта действовала угнетающе, к ней невозможно было приспособиться, привыкнуть. В комнате стоял дикий холод. Спали не раздеваясь. Вечером топили «буржуйку», но она уже успела остыть. Аня, скрючившись от холода, встала с кровати и зажгла коптилочку, прикрывая рукой свет, чтобы не нарушить тревожный сон Марии Степановны, Нины и мамы. Теперь Нинина семья жила вместе с Аней и Галиной Евгеньевной. Их квартиру разбомбило снарядом на прошлой неделе, в стене зияла огромная дыра. К счастью, они переехали еще раньше, чем это случилось. Марию Степановну же Галина Евгеньевна сразу забрала к себе в квартиру, сдержали девочки обещание. В Аниной комнатенке сдвинули две тахты (одну широкую – родительскую, другую поменьше – Анину) и спали на них впятером. Пытались согреться. Правда, Софья Михайловна часто оставалась на заводе несколько дней подряд. Работала в две смены без перерыва. Говорила, что теперь каждый час, каждая минута дорога. Трудно было работать. Электричества не было, не давали, а если и включали на несколько часов, то только тем производствам, которые делают оружие. А работать надо было и остальным, старались работать вручную. В цеху холодно, не топят, машины замерзают все, люди на кочерыжки похожи. И не мудрено замерзнуть, если в цеху кипяток превращается в лед. Стены все снегом покрылись, а стекла – толстым слоем льда. Но Софья Михайловна не унывала. Откуда у нее брались силы, она и сама не знала. Держалась.
Галина Евгеньевна теперь работала в госпитале. У нее было медицинское образование, доброе сердце, заботливость, веселый нрав – все, чего так не хватало раненым. Работы было очень много, но она всегда старалась повидать дочь, приласкать и Аню и Нину, которая стала совсем родной. Мария Степановна теперь была для всех любимой бабушкой. Столько вместе пережили.
От Аниного отца не было никаких известий. Галина Евгеньевна писала мужу письма чуть ли не каждый день, но вот только ответа не получала. Ни весточки. Пряча мокрые от слез глаза, она успокаивала дочь, говоря, что он просто не имеет возможности написать, что почта в это время очень плохо работает. А у самой на душе было очень неспокойно.
Аня, съежившись, пошла на кухню, поставила на стол коптилочку, достала несколько чистых листов. Девочка уселась на табурет, поджав под себя ноги, придвинула поближе листы и стала, не отрываясь, писать. Рука стыла, и ее приходилось отогревать дыханием, растирать, но все равно было трудно держать перо. Аня вся погрузилась в письмо. Вчера она уже написало одно – папе. Сейчас же она, торопясь, писала:
Дорогие мои девочки!
Как же я была рада получить ваше письмо! Оно пришло в таком мятом, грязном конверте, но оно было для меня таким дорогим. Вы такие у меня умницы. Держитесь друг за друга, я знаю, что сейчас вам очень тяжело. Помните, когда мы были  классе в пятом, наша учительница, Ольга Львовна ее звали, кажется, говорила, что мы такие счастливые, что, дожив до десяти лет, не видели ни одной смерти. Ох, девочки, сколько же я ее теперь вижу! Люди гаснут на глазах. Самое страшное, что они не гибнут в боях, а действительно просто гаснут от голода, холода. Смерть застает людей повсюду: на улице человек ложиться на землю  и засыпает навсегда, у станков на работе очень часто обрывается жизнь. Недавно произошел со мной такой случай страшный! Я шла от мамы, из госпиталя, вижу, около дома стоит женщина. Еле-еле на ногах держится. Посмотрела на меня и говорит:
-Девушка! Ради бога, помогите мне.
Я мимо шла, очень домой торопилась, говорю:
-Чем я могу вам помочь?
-Доведите меня до того забора.
Я довела ее, она постояла, потом опустилась и села. Я ее за плечо тормошу, говорю:
-Чем, чем вам помочь?
Смотрю, а она уж и глаза закрыла. Умерла. Вот так тихо. Умерла. Так страшно. Разговариваешь с человеком, а потом видишь, как глаза его стекленеют…я теперь знаю, что это такое.
Но все стараются. Стараются жить. Мы с Ниной вступили  в пожарное звено нашего дома. Нас обучили всему, что нужно. На чердак мы перетаскали целые горы песка и старых чулок. Мы набиваем эти чулки песком, чтобы тушить зажигательные бомбы. Я потушила целых две бомбы во время очередной бомбежки. А бомбят нас постоянно, по радио то и дело объявляют воздушную тревогу. Сильно бомбили Октябрьский район. Снаряды рвались на Красной улице, и на Театральной площади, и у моста Лейтенанта Шмидта, одним словом всюду. Недавно стервятники бомбили зоологический сад. Погиб слон. Я точно не знаю то ли он был контужен взрывной волной, то ли его ранило осколком бомбы, но он очень мучился, и его пристрелили.
А вообще на улицах очень страшно…не из-за бомбежек, нет. Город вымер. Ни одной живой души, только погибшие лежат на дорогах, а их даже прикрыть нечем и некому. А живые передвигаются медленно…еле-еле, будто вот-вот упадут, не разговаривают… Не осталось больше сил у людей, девочки. Как будто всю жизнь выпили до дна изверги.
А дома….а дома очень холодно. Мы распилили шкаф и топили им «буржуйку» целых двадцать дней. Теперь разбираем паркет. А  вода так быстро остывает и превращается в лед. Мы потом куски откалываем и кипятим, чтоб быстрее кипяточка добыть. Им и спасаемся от холода. А еще…кушать все время хочется. Получаем мы 125 грамм хлеба в сутки на человека. Но это так мало! Мысль о еде преследует меня повсюду. Подвоза продуктов нет, очень голодно. А еще ведь Бадаевские продовольственные склады разбомбило. А когда это случилось мы с Ниной (правда, взрослые не знают) бегали туда, или, вернее, добредали. Там ведь земля была. Когда разбомбило, везде земля была. Мы ее с Нинкой ели. У меня остался вкус этой земли. Как будто жирный творог ела. Это черная земля…
А еще нет ни воды, ни тепла…Нева льдом покрылась, и мы ходим за водой на реку. А идти далеко. Мы приспособили возить воду в ведре на санках. Санок у нас не было поначалу, пришлось продать некоторые вещи, чтобы купить санки. Каждый день мы с Ниной ходим за водой. Каждый день находим трупы тех, кто не дошел до воды. Потом их заливало водой. Вот такая это горка была: гора и корка льда, а под ней трупы. Это страшно.
Ну, вот видите, - я хотела написать все по порядку, а не получилось. Ну ничего, вы только знайте: выдержим! Мне кажется, что я за эти месяцы совсем взрослой стала. Даже постарела как-то…
До свидания, девчата! До счастливого свидания после победы!
Целую вас крепко-крепко.
Ваша Аня.
Аня, не перечитывая, спрятала письмо в стол, дунула на коптилку и юркнула под одеяло. Мало по малу она начала согреваться. Часы пробили пять, а сна не было ни в одном глазу. Тихо, стараясь никого не разбудить, с кровати поднялась Анина мама. Ей пора было уже собираться в госпиталь. Аня на секунду прикрыла глаза, а когда открыла их вновь, часы показывали без десяти семь. Галина Евгеньевна уже убежала на работу. Внезапно кто-то рядом повернулся на бок.
-Проснулась? – Нина зашептала подруге на ухо, чтобы не разбудить старушку.
-Да, - так же тихо ответила Аня.
-Ну, пойдем за хлебом да за водой.
Аня уставилась в потолок:
-Да, пойдем.
Начинался новый блокадный день.

Отредактировано Katrin Depp (2007-02-22 16:32:34)

Чем люди живы?

Девочки молча одевались в коридоре. Мария Степановна, поев хлеба, дремала в комнате. Можно было бы смело сказать, что в квартире стояла мертвая тишина, если бы оглушительно не тикали настенные часы на кухне. Внезапно кто-то постучал в дверь. Девочки переглянулись. Интересно, кто это мог быть… Нина открыла входную дверь, не спрашивая, кто пришел. На пороге показался мальчик. Он был тощий, совершенно грязный, с лицом серо-зеленого цвета. Вид у него был очень нездоровый, видно он был болен дистрофией, ноги его подкашивались. Девочки всматривались в лицо вошедшего.
-Что, не узнали? – прохрипел он.
-Костик, - полувопросительно произнесла Нина.
Мальчик кивнул. Аня всплеснула руками. Ровно семь дней девочки проучились с этим мальчиком и еще с двадцатью ребятами в новой школе. Школа была очень светлая, еще с лета отремонтированная. Там даже пахло немного свежей краской, блистал чистотой паркет. На подоконниках стояли цветы, в холе висел большущий портрет Сталина, и стояло пионерское знамя. А восьмого сентября немцы взяли город в кольцо, и началась блокада. Рухнула жизнь.
Костика девочки помнили хорошо. Только в мирное время у него были смешные вьющиеся волосы, а сейчас странная свалявшаяся каша на голове. Его даже из-за этих волос Пушкиным прозвали. Не только из-за волос, конечно. Он был по натуре поэтом, витал в облаках, говорил о проблеме «быть или не быть». И вообще, в школе он был таким мальчиком с возвышенными интересами. А сейчас он стоял перед подругами с вытаращенными глазами, пытаясь унять дрожь в ногах и цепляясь за дверной косяк.
-Ты откуда? – Аня удивленно смотрела на одноклассника.
-Я живу недалеко. На другой улице. Она знает, - Костя кивнул на Нину.
-Так чего ты хотел? – девочки торопились за водой.
-Я слышал  у вас кошка… - казалось, каждое слово ему давалось тяжело.
-Ну что ты! Какая кошка…да если бы и была… - Аня вдруг густо покраснела, - а что?
-А мы хотели бы ее съесть. У меня мама и бабушка лежат, - без эмоций произнес Костя и, не глядя на девочек, вышел из квартиры.
-А только пару месяцев назад все по-другому было. Собирались, разговаривали о высоких материях, - посмотрела Аня на подругу, - а теперь – кошка.
-Да, что блокада с человеком сделала, - без сожаления сказала Нина. – Ладно, идем.

* * *
Хорошенько закрепив ведро на санях, девочки медленно двинулись к реке. На улице было все так же пустынно, все так же холодно. Подруги шли, не обращая внимания на уснувших навеки людей, лежащих на тротуарах. Их заносило снегом, а никому не было дела. Живые, похожие на мумий люди, не чувствовали сострадания. Ничего не чувствовали. Было все безразлично, было все равно.
Проходя мимо какого-то дома, Нина остановилась на секунду перед объявлением, прикрепленным на дом, которое гласило:
Меняю на продукты:
1.Золотые запонки.
2.Отрез на юбку (темно-синяя материя).
3.Мужские ботинки: желтые № 40 и лакированные № 41.
4.Чайник типа самовара – кипятиться углем.
5.Фотоаппарат «ФЭД» с увеличителем.
Обращаться по адресу:
Ул. Дзержинского, дом 17 кв. 91. Гладкова
-Господи, и на что она рассчитывает, - пробормотала Нина, и девочки вновь двинулись в путь.
Аня с Ниной оставили санки перед спуском к проруби. Спуск весь обледенел, было невозможно втащить бидон на санях по этой сколькой дорожке, не расплескав воды, поэтому приходилось нести его в руках. Девочки пристроились в конец длинной очереди к проруби. Стоять было очень тяжело: некуда было присесть, не на что облокотиться.  Казалось, что они стоят уже целую вечность. На самом деле прошло два часа с тех пор, как они стояли на лютом морозе. Наконец подошла их очередь. Аня тяжело опустилась на коленки и стала потихонечку черпать воду. Когда вода набралась по самое горлышко, девочки вместе взялись за ручки бидона и по обледеневшей дорожке двинулись к саням. С трудом втащив ведро наверх, подруги хорошенько установили его на санях. Вместе они осторожно повезли сани по улицам, чтобы не разлить драгоценную, мутную жидкость. Им осталось еще проехать по двору и завернуть за угол дома. Двор был завален смерзшимся снегом, между сугробов узкой траншеей шла тропинка. Уже почти дойдя до поворота, девочки увидели девушку – дружинницу, которая шла им навстречу. Девушка везла за собой сани, на которых лежали два уже, верно,  давно застывших трупа. Тропинка была очень узкая, разлучиться было трудно, и на повороте окостеневшая нога задела санки девочек, и они опрокинулись. Бидон лежал на земле, а из него весело струилась вода, еще не успевшая превратиться в лед.
-Наша вода! – простонала Аня.
Девочки ошеломленно смотрели на лужу около бидона. Подруги стояли совершенно обессиленные, глядя вслед удаляющейся дружиннице. А потом вдруг сели на саночки и расплакались. Нина, вытирая глаза, обняла подругу:
-Придется нам с тобой еще раз сходить.
-Что ж это за день – то такой сегодня, - всхлипывала Аня.
-Ничего! Мы с тобой молодые. Все выдержим. Только торопиться надо. Вечером ведь твоя мама придет домой, а может и моя… - Нина помолчала, - а нам нужно воду вскипятить и придумать что-то насчет еды.
-Да, еще Мария Степановна дома одна. Не надо бы ее оставлять так надолго, - Аня вздохнула.
-Ладно, идем скорей, - Нина решительно поднялась с саней.

* * *

Девочкам пришли домой совершенно закоченевшие, уставшие. Кое-как затащив сани с  полным ведром на третий этаж, они уселись в прихожей на полу, прислонившись к стене. Посидев пару минут, подруги отволокли воду на кухню. Аня пошла в комнату, проверить Марию Степановну. Старушка тяжело дышала. Она совершенно обессилела. Услышав, что кто-то вошел в комнату, она открыла глаза и слабым голосом произнесла:
-Лешенька?
-Нет, Мария Степановна, это я, - вздохнув, проговорила Аня. – Леша на фронте.
-Анечка, очень кушать хочется.
-Я знаю, - тихо сказала Аня, выходя из комнаты.
Нина уже кипятила воду. Она подняла голову, кивнула в сторону комнаты:
-Ну, как она?
-Плохо, - присела Аня на табурет.
Нина сосредоточенно смотрела на остатки хлеба.
-Нужно разделить эти остатки на…четыре части. Ведь
Девочка, тряхнув головой, осторожно стала резать хлеб. Получилось четыре малюсеньких кусочка грамм по 50. Девочка взяла один ломтик и, прижавшись к нему носом, стала нюхать. Аня подошла и взяла свой кусок. Потом вдруг резко встала и, сжимая хлеб в руке, ушла в комнату, где лежала старушка.
-Вот, Мария Степановна. Возьмите хлебушка. Правда мало, - Аня, присев на край кроватки, протянула старушке свой кусок.
Женщина открыла глаза:
-А я разве сегодня еще не ела?
-Нет, - сквозь слезы соврала Аня.
Нина стояла в дверях и молча смотрела на подругу, потом повернулась и ушла на кухню.
Через некоторое время туда пришла и Аня. Нина молча протянула ей кружку с кипятком.
Аня бережно взяла её в руки и, боясь обжечься, медленно, прихлебывая, глотнула. Внезапно она почувствовала во рту странный привкус. Она удивленно посмотрела в свою кружку и увидела, как, набухая, там плавали куски хлеба.
-Так сытнее будет, - пояснила Нина.
-Это же твой хлеб! Зачем? – крикнула Аня.
-Затем, - глотнула Нина своей похлебки с хлебом, - я разделила мой кусок. Ешь.
Девочка благодарно посмотрела на подругу.

Отредактировано Katrin Depp (2007-02-23 12:02:31)

Остаться человеком.

В Ленинград не спеша, ввалилась весна. В квартирах стоял все тот же холод. На улицах лежал все тот же свалявшийся снег. Ничего не изменилось с приходом марта. Нина целое утро просидела на кухне, глядя в окно. В желудке было пусто, не спалось. Софья Михайловна в детстве часто говорила, что в человеке хлеб спит. Хлеба не было, и никому не спалось. Весь день проходил, как в странной дреме. Минутки медленно тянулись, все так же громко тикали настенные кухонные часы. Тяжело поднявшись, Нина прошла в коридор. Заглянув в комнату, она увидела, что Аня и Мария Степановна спали на тахте.
-Задремали значит, - мелькнуло в голове у девочки.
Тихо натянув старое, потрепанное пальтишко и хорошенько обмотав голову платком, девочка бесшумно выскользнула из квартиры. Жители блокадного города все реже выходили из квартир, бессознательно оберегали себя от страшных картин. Злобный ветер толкнул в спину, колючий снег залез за шиворот, сжигая тепло. Нина, съежившись, побрела на соседнюю улицу. Через двадцать минут она преодолела расстояние, которое раньше заняло бы у нее от силы минут пять. Остановившись, Нина внимательно оглядела серый, ничем не отличающийся от остальных, дом. Девочка сразу хотела сходить к бывшему однокласснику Костику, но она просто не смогла заставить себя пойти. Все время откладывала тягостный поход. Они были почти не знакомы, но Нине было жалко этого бледного мальчика, которому видимо ничего не оставалось, как просить в пищу кошку. Познакомились они за несколько дней до приезда Ани в город. Костю послали в магазин за продуктами. Он набил авоську едой, а у самого его дома она порвалась, и все продукты рассыпались по земле. Нина тогда мимо проходила и бросилась помогать собирать овощи и фрукты. Костик всю дорогу до дома ворчал, что он не нуждается в помощи «девчонки», а Нина, еле удерживая в руках, выскальзывающие вкусности, улыбалась и говорила, чтобы он лучше помалкивал, а то она, мол, скора на расправу. Дома мама Кости напоила ее чаем с печеньем и от души поблагодарила.
Девочка тяжело поднималась по грязным, но все равно немного знакомым ступеням. Первый этаж. Второй этаж. Нина хорошо помнила, что в мирное время на лестнице лежали ковры, на подоконнике стояли цветы, и висело большое круглое зеркало. А сейчас все было голо и тускло, как и во всех блокадных подъездах. Девочка в нерешительности встала около коричневой двери, с облупившейся краской. В задумчивости посмотрела на пыльный звонок и тихонько постучала. За дверью не раздавалось ни единого звука: ни шороха, ни шаркающей поступи, какой ходили ленинградцы, ни покашливания…Нина легонько толкнула дверь, та с тоскливым скрипом отворилась. Девочка осторожно зашла в застывшую квартиру. Блокадную квартиру нельзя изобразить ни в одном музее, ни на каком макете или панораме, так же как нельзя изобразить мороз, тоску, голод…Выбитые окна, распиленная на дрова мебель…В комнате страшная грязища. И холод, холод, холод… «Буржуйку», видно не было сил топить. И на полу лежат… все трое: мать, бабушка и он. Костик. Нина заглянула в застывшее, будто покрытое инеем,  лицо школьного друга.
-Эх, да ты остыл уж…  Товарищ, товарищ, как же ты это так? – в голосе девочки прозвучал искренний упрек.
Стянув с кровати большое, ватное одеяло, Нина прикрыла им, ушедшую навсегда, семью Костика. Постояв немного, она медленно вышла из квартиры, плотно закрыв за собой дверь.
Дома ее ждала Аня в чрезвычайно возбужденном состоянии:
-Нинка, ну где тебя черти носят? Куда ты с утра пораньше собралась?
-Да так, Анюта, выйти захотелось, - странно посмотрев на подругу, сказала девочка.
-Ну-ну, - недоверчиво буркнула Аня. – А у меня новость! За-ме-ча-те-ль-на-я! Марии Степановне лучше! Лучше, лучше, лучше! – запрыгала девочка.
Нина стояла, радостно прижимая руки к груди. Внезапно она почувствовала, что с ее лицом происходит что-то странное: какое-то непривычное положение мышц. Это Нина впервые за многие месяцы улыбнулась. Прошла страшная блокадная зима.
Вдруг она почувствовала толчок в спину: кто-то, пытаясь войти в квартиру, толкнул дверь, к которой прислонилась девочка. В прихожую зашла Софья Михайловна. Было еще самое утро, а Нинина мама раньше поздней ночи раньше никогда не возвращалась. Нина смертельно побледнела, пытаясь унять дрожь в руках. Аня, с дикой тоской глядя на Софью Михайловну, спросила:
-Что случилось?
Женщина, удивленно посмотрев на девочку, ответила:
-Ничего, просто…- тут она увидела, что в комнате на кровати уже сидела Мария Степановна. – Мария Степановна, миленькая, вы уже сидите! Ну как же славно! На поправку пошли!
-Да, родненькая, лучше мне, - улыбалась женщина, сидя на тахте.
-Ох, как же славненько, - повторила она, а потом добавила? – А ходить уже получается?
-Нет еще, Софья Михайловна, дорогая. Слаба я еще.
Лицо женщины погрустнело:
-Как жаль. Ну, что ж…Тогда, вы ложитесь отдохните. Лучше всего – поспите. А мы с девочками уходим.
-Куда? – в один голос воскликнули девочки.
Мама Нины загадочно блеснула глазами:
-Такое событие произошло, а они не в курсе! Радуйтесь девчонки! Рабочие одного  завода выстроили баню!!! При стационаре. Баня топится по-черному, как деревенская. Да, затопили баню на Разночинной улице! Скорей собирайтесь! Мне дали талончиков на всю семью, а талоны эти не всем подряд дают, а только лучшим работникам, - гордо произнесла женщина, - А талон Марии Степановны дома оставим, а когда она совсем поправиться, то Галина Евгеньевна обязательно сходит с ней. Давайте, чего вылупились, скорей, скорей…Я там за одной женщиной очередь заняла, как бы не пропустить…
Девчонки бросились собирать вещи. Мария Степановна поманила к себе Нинину маму:
-Родненькая, открой-ка створку тумбы.
Женщина удивленно вытащила из еще не разломанной тумбочки старый, пожелтевший кусок мыла. Она растеряно стояла посреди комнаты с этой драгоценностью и вдруг, подбежав к старушке, прижалась к ней и поцеловала.

* * *
Наконец, отстояв гигантскую очередь на лютом морозе, девочки вместе с Софье Михайловной зашли в баню. Быстро скинув одежонку, все трое двинулись навстречу теплу,  воде. Горячий дым ударил в лицо, на стенках осела черная копоть. Внутри творилось что-то невообразимое: люди голые, с выпирающими костями, похожие на живые скелеты, тащили тазы с водой. Постоянно падали, потому что не было сил нести тазы, настолько все ослабели. Мыла у многих не было, терлись-терлись некоторые и без мыла. И тут же падали. Медленно шла очередь, медленно мылись, не могли люди отмыть грязь с себя, накопившуюся за многие месяцы блокады, не могли насытиться приятным ощущением тепла, горячей воды.
Девочки, вымывшись, вышли из бани, голова у них слегка  кружилась от постоянного вдыхания газов и паров, летавших в помещении.
Дома стояла привычная тишина. Галина Евгеньевна еще не вернулась из госпиталя. В комнате на тумбе лежало письмо. Аня посмотрела на Марию Степановну, которая сидела на тахте с плотно сжатыми губами.
-Мария Степановна? Что такое? От кого письмо? – влетела в комнату Нина.
-Не знаю девоньки… не знаю…Чует сердце мое что-то недоброе. Не решилась открыть, - медленно проговорила старушка.
С тех пор как почтальон принес письмо, Мария Степановна только и думала, что это может быть похоронка на ее внука, ее родного мальчика. Как же боялась она услышать от Софьи Михайловны, бережно распечатывавшей конверт, слова: Алексей Леонтьевич…погиб смертью храбрых.
Аня, стоявшая в дверях, молилась про себя о том, чтобы не было дурных вестей про папу, который так и не прислал ни одного письма, ни одной весточки о себе. Софья Михайловна, сосредоточено пробежала глазами по неровным строчкам и прочитала:
Милые мои!
Бабуля, Аня, Нина, Софья Михайловна, Галина Евгеньевна. Вот какая большая у меня теперь семья! Пишет вам ваш Леша с фронта. Не было никакой возможности написать раньше, да и сейчас пишу в совершенной спешке! Времени нет ни секундочки! Куем победу! Главную новость сообщаю: Александр Дмитриевич жив и здоров! В последнем бою его контузило, и после боя его не нашли. Как оказалось, его подобрали крестьяне и выходили его! А теперь он переведен в госпиталь. Особо не волнуйтесь, насколько я знаю, его жизни ничего не угрожает! Скоро он вернется на фронт! Больше написать не могу, берегите себя, потерпите еще немного! Помните, как Молотов говорил: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!» Правду говорил! Блокаду прорвем обязательно!
Целую вас крепко, родные мои.

Отредактировано Katrin Depp (2007-03-03 06:47:25)