II
Служители Дискордии.

День не задался. Что-то незаметно стучало в стенах трактира, будто жук-древоточец, какой-нибудь ужасный, невидимый и гигантский жук-древоточец, подъедающий основание дома. Когда-то давно мать сказала Лукасу, что жук заводится в доме перед тем, когда кто-то должен в этом доме умереть. У милейшей госпожи Бреггль были сотни таких предсмертных примет, как пение козодоя, мертвые птицы у порога, какая-то особенная бледность лица… И, что разумеется, был целый арсенал соответствующих «отводов»: сплюнуть три раза через левое плево «в бесову морду», прошептать «Тьфу-тьфу-тьфу три раза, не моя зараза», и еще более сомнительные советы. Лукас же, когда слышал стук, который непонятно как издавал древоточец, спешил за «морилкой» или посылал за дезинфекторами (как же правильно назвать этих ловцов тараканов?).
Сегодня Лукас не спешил ни браться за «морилку», ни звать «ловцов тараканов». Время близилось к полуночи, народу было всего ничего, да и те ушли спать наверх. Большую часть прислуги Лукас отпустил днем.
«Как заброшено!» - подумал он, оглядев затемненное помещение. Большинство свечей догорели, стулья, водруженные на столы, вызывали смутное ощущение тревоги.
Внезапно, впервые за долгое время, Лукасу Эдмундовичу стало страшно, от одиночества, от тишины, внезапно, со всех сторон  нахлынувших на него. Кожа мгновенно покрылась мурашками, а горло болезненно сжалось.
- Нехорошо… - Лукас пробрался к огромному камину, не зажигаемому уже год с лишним, проверил, не забилась ли труба, подтащил поленья, нашел спички и сухие щепки для растопки.
Когда огонь, наконец, затрещал, согревая все вокруг оранжевым теплом, Лукас слегка расслабился. Хоть мурашки со спины убрались, уже хорошо.
Когда чего-то не ждешь, оно случается обязательно. Дверь скрипнула, хлопнула. Лукас обернулся, но, привыкшие к свету глаза ничего в темноте входа не заметили.
- Неужели закрыто? – произнес чей-то усталый и охрипший голос. – Я ужасно замерз… извините, я могу пройти?
- Разумеется, дорогой друг, разумеется. Мы открыты двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, - Лукас встал. Он рассмотрел темную, ссутулившуюся фигуру у входа, но не мог рассмотреть лица. – Присаживайтесь к огню, нынче ветрено, а ветер холоден…
- Спасибо, - с благодарностью сказал незнакомец и шагнул к огню. Лукас рассмотрел его. Высокий блондин, очень даже симпатичный молодой человек лет тридцати, одетый в очень интересного вида плащ, как же это… в сутану. НА шею небрежно намотан причудливый, узорчатый шарф, фиолетовый с золотом *. Волосы чересчур длинные, таким любая женщина позавидует. Правильное, но очень озябшее, чуть осунувшееся лицо.
И – что удивило Лукаса Эдмундовича – никакого налета странности, просто обычный, усталый, испуганный человек, филистер. Быстро сняв с ближайшего стола стул, Лукас поставил его поближе к огню. Человек сел, растирая озябшие плечи и оглядываясь.
- Может быть чего-нибудь горячего? – спросил Лукас. – Здесь большой выбор.
- Спасибо, не надо, - ответил человек. Он уже не выглядел таким растерянным, скорее заинтересованным. – Скажите, а вы бармен?
- Да! По совместительству – единоличный хозяин этого заведения, бессменный слушатель чужих историй.
- Тогда как же вы умудряетесь простаивать тут все двадцать четыре часа, семь дней в неделю? – улыбнулся человек.
- Это… мой дар, - Лукас тоже улыбнулся. Может быть, он объяснит, что однажды, насмотревшись на чудеса, он потерял возможность спать – так хотелось ему все запомнить и понять. А позже, простой сон ему заменяла лишь особая разновидность грез, когда Лукас садился на стул и начинал в подробностях вспоминать начало, или середину своей карьеры, или детство свое, или одну из многих тысяч рассказанных ему историй, которых бы хватило на целую библиотеку томов по типу «Тысячи и одной ночи».
- Да… Наверное прекрасно иметь определенный дар или талант, - человек вздохнул, глядя на огонь. – У меня ничего такого нет.
- Вы принижаете свои достоинства.
- Нет-нет, если бы вы знали, как долго я искал себе хоть проблеск любого таланта. Любого! Но, нет…
- Таланты бывают разные. Дары бывают разные… - Лукас дружески улыбнулся, - возможно, вы просто плохо искали.
- Я искал, даже слишком хорошо, потому что ничего иного мне не оставалось. Я служил Богу, когда-то… - человек снова вздохнул.
- По вашему, служение Богу обязывает искать в себе какие-то таланты? – приподнял бровь Лукас.
- По вашему, служение Богу освобождает от поиска себя? – скопировал его выражение лица человек.
- Нет, наоборот. Служение Богу, суть постепенное проникновение в человеческую душу… философия, я думаю, одна из разновидностей такого служения.
- Даже та, которая отрицает его существование?
- Даже такая. Суть эксперимент. Души ведь тоже бывают разные.
- Бесполезно доказывать слепому, что есть солнце?
- Нет. Слепой знает, что слеп. Другое дело, если одни описывают солнце как пылающий оранжевый шар, другие – как бледный кругляш среди туч, а третьи…
- Но солнце бывает и таким, и таким.
- Да. И Бог – то же солнце. Посмотришь на него в один момент времени (в космическом масштабе, разумеется) – он таков, в другой – совсем иной. Но суть одна и та же.
- Вы видели Бога?
- Что вы, - замахал руками Лукас, - это моя точка зрения на жизнь, вот и все…
Что-то не нравилось ему в разговоре. Что-то не нравилось ему в милом молодом человеке, так ловко копировавшем его мимику с самого начала разговора.
- Как вас зовут? – спросил Лукас. – Мое имя – Лукас Бреггль, а ваше…
- Максвелл. Энрико Максвелл.  Максвелл Архиепископ. Бывший, - молодой человек разом обрел имя.
- А ваше вероисповедание?
- Римская католическая церковь. А вы? – Максвелл внимательно исследовал Лукаса. Как исследуют образец крови, на предмет нахождения в нем вирусов.
- Я не считаю себя принадлежащим ни к одному из ныне существующих вероисповеданий. Моя  мать была протестанткой, отец православным, бабка по отцу – мусульманкой, а дед по матери – католиком. К моему сожалению, вся родословная идет только по этим ветвям, и нет там ни буддистов, ни приверженцев конфуцианства, ни баптистов, ни лютеран… Хотя, вам наверное не интересно, - Лукас развел руками. Доверия к нему у Максвелла не прибавилось ни на йоту. А доверие Лукаса падало с каждой секундой. Потому что чем дальше, тем ужаснее вел себя этот человек. Его взгляд уже был взглядом хозяина, а трактир, будто уже  стал его собственностью.
- Я, пожалуй, принесу вина… - начал Лукас.
- Не надо… Скажите мне пожалуйста, где я нахожусь? – в глазах Максвелла появился какой-то лихорадочный блеск. – Что это за место?
- Это мой трактир…
- Не надо демагогии… На каком я материке? В какой стране? Или… Это Рай или Ад? Чистилище? Хель? Аид? Как это называется в вашем лично вероисповедании?
- Это называется, - спокойно сказал Лукас, - «Переволоки». Трактир для странников и прочих. А вы? Извините за некорректность, но вы помните свою смерть?
С лица Максвелла будто ушли краски, выражение стало отрешенным. Оставался лишь этот блеск в глазах.
- Я помню… свою смерть, - прошептал он. – Я помню восставших из  могил. Помню белые осколки тектита. Помню, как брел по темной, холодной равнине, как увидел огоньки трактира. Помню…
- Я сейчас вернусь, - Лукас отошел на кухню, достал стакан и бутылку кагора. Максвеллу, хоть он и неприятен, нужна помощь…
Неожиданно, внутри у Лукаса все свернулось от неприязни к экс-архиепископу. И тут же прошло. Это было как волна, как те мурашки, побежавшие по телу.
Лукас глубоко вздохнул, взял бутылку и стакан и вышел обратно.
Максвелл был уже не один. Вместе с ним у огня, на втором снятом стуле сидел еще один… явно не посетитель… замотанный кроваво-красным шарфом по самые глаза. Лукас Эдмундович понимал, что бутылка выскальзывает из пальцев, но не мог сжать их покрепче.
Все было как при замедленной съемке, в полном молчании. Собеседник Максвелла повернулся к Лукасу, кивнул ему… И жизнь обрела звук и нормальную скорость. Бутылка с грохотом разбилась, Лукас зашипел, поставил стакан на стол и бросился за тряпкой.
Теперь понятно, что забыл в «Переволоках» обычный филистер. Нет, не обычный… такие разжигали рознь. Такие поднимали войны между кровными родственниками. И уж особо отличившиеся, те, кто, в жизни не дотрагиваясь до оружия, сгубил невинные жизни, после смерти не страдали и не мучились, хотя как сказать… Лукас Эдмундович ничего не мог сказать точно о служителях Дискордии. Мог сказать точно только одно: пока существует ложь, клевета, обман, пока плетутся интриги, умирают невинные, пока существует несправедливость, и виновные уходят от наказания, будут существовать служители. И такие, как Максвелл, после смерти будут присоединяться к ним. Приносить дань разрухе…
Вот почему день утра не задался. Хорошо хоть, хватило ума распустить прислугу, а то точно перессорился бы с половиной.
Когда Лукас вернулся обратно с тряпкой, никого не было. Лишь у огня одиноко грелся на стуле странный шарф, в который был замотан Максвелл. Лукас убрал осколки, вытер разлитое вино и только после этого положил шарф под стекло стойки.
Дискордия… Вечное страдание душ, не знающих, что такое согласие.

__________________
* - на самом деле я не знаю, какого цвета архиепископская перевязь Максвелла. Я предполагала, что красная с золотом, но на рисунках Nefer-Ra она фиолетовая, а артбука тофарищ Хирано увы, не предоставил.
19 октября 2006

IV
Загонщики
или
Ловцы чужих душ.

Вечером начался холодный мелкий дождь, дробно стучащий по крыше и подоконникам, чертящий кривые струи на стекле, и уже не прекращался совсем.
- Вот и осень пришла, - объявил Лукас Эдмундович, глядя в темноту зала. Темнота, даже скорее – полутьма была полна шевелящихся тел гостей, которых было гораздо больше, чем мог вместить скромный трактир «Переволоки», верно стерегущий границу явного и скрытого. Случайный порыв ветра, ворвавшийся в двери вместе с одним из входящих гостей, затушил абсолютно все свечи в зале. Остались только неоновые лампы над стойкой.
Официантки суетились, искали спички, и все никак не могли их найти. Лукас подозревал, что спички потерялись по его прихоти – уж очень не хотелось ему терять интимную полутьму, которая размыкала уста лучше любой сыворотки правды. Когда рассказчик знает, что его лицо не будет узнано, он расслабляется.
Невероятно, но факт – сегодня Лукас Эдмундович Бреггль не услышал ни одной истории! Все впереди, но Лукас заскучал. Ни одного новичка не попалось ему сегодня, все бывалые путешественники шли. Первым появился монах, отряхивая с белой хламиды пыль и песок пустынь, тихо подошел, тихо сделал заказ и столь же тихо сел в углу. Заказ, конечно же, сыр и вода, Лукас человек опытный, знает все заранее.
Вторыми сегодня были извечно вдатые Ваня с Монашком, потребовавшие  «хавчика поприличней» что значило, мол, хотят Ваня с Монашком водки, причем не лучшего качества, чтобы залить очередное горе или радость, и нехитрой закуски, чтобы голодный желудок не бунтовал.
Затем стали прибывать малознакомые и совсем незнакомые лица, Лукас расслабился, дождь пошел, и свечи погасли. Пока никто не хотел излить душу, Лукас наливал чарочки, стопочки и стаканчики, желал здоровья и постукивал по стаканам, чокаясь с клиентами.
«О, ну неужели никто, совсем никто не порадует меня в этот вечер?!» - мысленно вздохнул Лукас.
Некоторое время спустя в трактире отчетливо запахло пороком. К стойке потянулось больше клиентов, официантки и помощницы раскраснелись и расстегнули узкие воротнички блузок, а где-то в дальнем углу отчетливо зашлепали карты.
Лукас потянул воздух носом: так и есть. Порок. Интересно, а что там монах? Как он реагирует на порок? Продолжает цедить свою воду или думает, как развеять обстановку?
Дверь скрипнула. Лукас разглядел два силуэта на пороге. И силуэты точно и верно держали курс на стойку. Лукас едва не облизнулся, как котяра, чувствуя, что история сама идет к нему.
Эти два индивида были абсолютно и бесповоротно красивыми мужчинами. Причем красота их была настолько разной, насколько разными, по-видимому, были их склады ума. Да, по логике, они друг друга терпеть не могли бы… А женщины наверняка валялись у обоих в ногах, и, получив от ворот поворот у одного, тут же строились в очередь к другому.
Оба высокие, с достаточно правильными лицами. Первый, видно он и главный в этой диаде, брюнет с бледной кожей и синими глазами, чуть раскосыми, из-за черных ресниц, будто подведенными. Одет в стильные черные джинсы, черную рубашку в белую полоску, жилетка, тоже черная, поверх, перчатки модные, а-ля байкер, без пальцев. И весь в цепях, причем цепи-то серебряные. И очень ухоженные ногти. В руке вертит монокль на длинной цепочке со странной застежкой… а, нет, это же серьга. Монокль крепится к уху.
- Виски. Безо льда, - требует он. Второй сдержанно кивает.
Истинный ариец. Кожа такая же бледная, но волосы светлые и чуть вьются, а глаза бледно-бледно голубые. Подтянут, широкоплеч. До самых глаз натянута форменная фуражка, плащ застегнут на все пуговицы… Ну-ка, ну-ка, кто это у нас? Ба! Африканский легион сил фашистской Германии. Ну, ты, браток, заблудился! Все твои давно свои места нашли.
- Вам обычные порции, или «полифема»? – спросил Лукас, доставая виски. – И, кстати, вы не сказали, какой вам виски? У нас очень и очень его много.
Брюнет усмехнулся.
- «Wild Ireland Rose», если вас не затруднит.
Дешевка. Обычная американская дешевка. Что ж, для этого черноволосого любителя вскидки понтов очень даже подходит. Может быть, бравый СС-овец что-нибудь скажет?
- Не стоит, - всего лишь роняет он.
- Что? – возмущается брюнет. – Мы здесь чтобы пить и напиваться или чтобы оценивать вкус очередного пойла и вести мудрые разговоры о Канте и Ньютоне? Знаешь, я наслушался!
Интересно, где?
Ариец молчит, а потом роняет:
- Лучше налейте «Hennessey».
Да… я бы сказал, тоже не лучший выбор, но гораздо лучше, чем «Дикая роза». Гораздо. Мальчик, ты еще б «777» заказал, хотя вряд ли ты знаешь, что это такое.
- Один «Wild Rose» и один «Hennessey», - говорит Лукас. – Так как насчет порции?
- А, что такое «полифем»? – спрашивает брюнет, и его глаза задорно горят, словно заявляя: «Чувак, если ты нальешь мне виски в пивной стакан, я справлюсь без проблем… проблемы будут у тебя, потому что я не собираюсь оплачивать испорченное мною имущество!»
- Полифем – это циклоп. Сын богини моря и Зевса, он был ослеплен Одиссеем, - Лукас улыбнулся. – «Полифем» у нас – это особая порция… но она вышибает мозги точно так же, как вышиб глаз циклопа Одиссей.
- С кровью и болью? – цинично спросил брюнет, но глаза у него загорелись еще ярче.
- «Полифем» или не стоит? – спросил Лукас.
- Полифем», - тут же ответил брюнет.
- Не стоит! – одновременно с ним сказал ариец, и они посмотрели друг на друга.
- Ганс, - угрожающе сказал брюнет. – Мы сегодня напьемся!
Ганс молчаливо скрестил на груди руки, что могло означать только одно: «я в этом не участвую».
- Но не сразу, - обронил он.
- Хорошо, - прервал их Лукас. – Один «Wild Rose» «полифем» и один «Hennessey» обычный.
- Да, - сказал брюнет, чтобы оставить последнее слово за собой.
- Мое имя, молодые господа, Лукас Эдмундович Беггль, - сказал Лукас, осторожно наливая виски Гансу. – А ваши?
- Это Ганс! – брюнет хлопнул арийца по плечу. – А я – Уолтер.
- Приятно познакомиться, - сказал Лукас, пододвигая к ним порции.
- Что это? – с отвращением спросил Уолтер. – Вы предлагаете мне «наперстками» пить? Я знаю, что с них неплохо вставляет по голове, но… это даже меньше! – он пальцем тронул миниатюрную, как лилипутскую рюмочку.
- Это даже не «наперсток», - Лукас улыбнулся. – Просто ровно с такой дозы вас разнесет очень и очень быстро!
- И как же? – спросил Уолтер.
- Секрет, - ЛУкас улыбнулся. – Но я могу рассказать…
- Цена? – шустро спросил Уолтер.
- Рассказ, - Лукас потянулся. – Кто вы, что вы, как вы тут очутились?
- Ну, приятель, - хмыкнул Уолтер, разом опрокидывая в себя рюмочку. – Знаешь, не думаю, что ты будешь спокойно спать после этого.
- А если? – поднял брови Лукас.
- Вряд ли, - веселился Уолтер. Однако в чем-то его веселье выглядело наигранным.
- А все-таки? – Лукас подмигнул.
- Тогда вы первый, - Уолтер уселся поудобнее.
- Секрет не в дозировке, хотя она тоже играет свою роль, - объявил Лукас самым драматическим тоном. – Секрет – в том камне, из которого выточена рюмочка. Именно он усиливает действие любого напитка, попавшего внутрь.
- Всего-то? – Уолтер ужасно разочаровался. – Ну, тогда налейте мне еще одного «полифема», только чего-нибудь покрепче, я хочу окончательно окосеть.
- А ваша история? – напомнил Лукас.
- Малыш, она началась довольно давно… скажем так, меня еще не было, когда звезды приняли особое положение на небе, - отмахнулся Уолтер.
- Ну, так… - сказал Лукас, наливая еще рюмочку. Ганс цедил свой проклятый «Хеннесси». Уолтер опрокинул рюмку и сдался:
- Что за адское пойло? Надеюсь, оно встряхнет мои мозги, сударь! А история началась давно. С этим мальчиком, - он потрепал Ганса по голове, - мы познакомились в сорок четвертом… нет, пятом! Я был за Англию, за объединенные силы, а он – за Германию и фашизм. Ничего странного, что мы сразу друг другу не понравились. Тем более, малыш, я отлично управлялся с гарротами, и считал, что равного мне в мире нет. А оказалось, что есть – вот этот малый, - Уолтер улыбнулся Гансу почти нежно. – У нас вышла небольшая перепалка, но – разняли, демоны! Однако Гансов хозяин честно пообещал мне, что придет день, и мы с Гансом встанем по одну сторону баррикад. Так и случилось, хотя немного не в том смысле, как хотел господин Монтана, - Лцкас кивнул, сделав вид, что понимает. Уолтер мимолетно просек это и сказал:
- Макс Монтана был шефом нашего Ганса, и, надо сказать, большой падлой. Фанат войны. При этом, косой на один глаз, да и ростом чуть повыше вот этого стула, на котором я сижу.
Лукас улыбнулся и спросил:
- Еще одну?
- Пожалуй, - Уолтер кинул вопросительный взгляд на Ганса, но тот все еще цедил свой «Хеннесси». Выпив еще рюмку, мужчина понял, что его снова затягивает дымка воспоминаний… как они тогда столкнулись взглядами с Гансом. Поединок был не здесь, не в реальности, а там, на скалистом плато, где валялись обломки каких-то конструкций и бледным неоном сиял вдалеке город. Эта картина возникла в голове у обоих, в один момент. В реальности они мерили друг друга взглядами и перетягивали тонкие гарроты, а на скалистом плато, глядя на неоновый город, Уолтер сказал, с ленцой в голосе:
- Знаешь, друг, я бы с удовольствием пропустил с тобой не одну кружечку вашего знаменитого пива. В таком городе…
- Кто знает, может, свидимся, - сухо ответил Ганс, в реальности нанеся ему удар по лицу. И Уолтеру ничего не оставалось, только защищаться. Но он уже понял, что взгляд Ганса не забудет, и уж точно не забудет того эфемерного города из общего сна… Может они уже там встречались когда-то?
Этот вопрос мучил его на протяжении пятидесяти с лишним лет. Просыпаясь от того, что холодный ветер неонового города прохватывает насквозь или от того, что чужие руки на плечах слишком тяжелы, ведь товарищ, хотя тоже пьян, немного трезвее, чем ты, и может вести тебя по запутанному коридору улиц.
- Мы немного подрались, расстались с богом… Прошло полвека, а я Ганса не забыл. А уж его удар левой – тем более, - Уолтер усмехнулся, чувствуя, как плывет перед глазами окружающее. – И, вуаля! Холодный летний вечер, в городе Лондоне разруха, на улицах трупы и перевернутые машины, я прикрываю спину одной очаровательной леди… А на дороге ГАнс стоит! И меня ждет!! – Уолтер громко опустил рюмку на стойку, так, что зазвенело стекло. – Простите, - пробормотал он, наклоняясь к стеклу и проводя по нему пальцем, чтобы оценить повреждения. И палец замер на трещинке.
«Я сам его сделал… - подумал Уолтер. – Пули из Македонского освещенного серебра, начиненные ртутью, порох Марвеллс NNA9, 39 сантиметров длины и шестнадцать килограмм общего веса, тринадцатимиллиметровые разрывные бронебойные пули. Как же ты здесь оказался, «Шакал»? Каким ветром занесло?»
- Что-то не так? – любезно сказал Лукас. Очередные истории выросли у него в голове, сложились, как кусочки мозаики.
- Этот пистолет… - Уолтер сглотнул. – Кто принес его вам? Откуда? Или вы нашли его где-то… Или? Это был, - он перечислял, точно зная, о ком говорит, - высокий черноволосый мужчина… вампир, оборотень.
- Да, - кивнул Лукас, с отеческой улыбкой. – Вижу, вы знакомы?
- Есть такое, - Уолтер прищурился и метнул короткий взгляд на Ганса. – Вы не знаете, куда он ушел?
- В сторону Великой Пустыни, видимо… Ветер был попутный, - Лукас пожал плечами.
- А зачем он туда пошел?
- Ну… - Лукас постучал пальцами по стеклу. – В один ветреный день, когда в сторону Великой Пустыни уходил караван монахов, ко мне зашла одна одинокая девушка, оставившая здесь одно украшение. Ее он и ищет, господин Дракон.
- Ее… - Уолтер сузил глаза. – Дела не закончены, выпьем потом Ганс…
Ганс, который к этому времени уже все допил, а теперь невозмутимо наблюдал своего товарища, кивнул.
- Не торопитесь! – Лукас поднял указательный палец. – Пока часы не пробьют двенадцать. У вас еще полчаса. Мне интересно, зачем вы хотите догнать его? Я, знаете ли, истории собираю.
- Ага… истории… - Уолтер прищурился. – И выбалтываете их потом? Всем подряд?
- Скажите мне, - дружелюбно спросил Лукас. – Я сказал вам хоть что-нибудь, что могло бы вам точно сказать, кто есть кто? Вы поняли, о ком я говорю, лишь потому что их знаете. И я начал рассказывать вам только поэтому. А случайным собеседникам я рассказываю либо то, что им понадобится, либо историйки из своей жизни.
- И если он зайдет, вы также ему все выболтаете? – поднял брови Уолтер.
- Ну, только если это будет ему нужно, - Лукас постарался придать своему лицу наиболее очаровательное выражение.
- Мы хотим убить его, - просто сказал Ганс, ни с того, ни с сего.
- Ну, - сказал Лукас, - всегда есть какая-то причина? Чем же он вам не угодил?
- Фактом своего существования. Оно длится слишком долго. Самому ему уже надоело, да только ставит он нереальные условия – мол, только от руки человека он и умрет, - заметил Уолтер.
- Драконы редко умирали от рук человека. Чаще от старости и природных катаклизмов, - с умным видом заметил Лукас.
- Ну, он-то не совсем дракон, - Уолтер подвинул рюмочку к хозяину. – Еще одну, на посошок.
Лукас налил виски в рюмку и сказал, пододвигая ее Уолтеру:
- Знаете, у нас есть еще одна замечательная традиция. В качестве платы, тут оставляют какую-нибудь вещь.
- Да? – Уолтер хмыкнул, и на стекло с тихим звяканьем опустился монокль.
- А вы? – Лукас посмотрел на Ганса. Тот снял свою форменную фуражку.
- Зря, - сказал Лукас, убирая вещи под стекло. – Она вам очень шла.
- Другую найдет, - Уолтер выпил рюмочку, осторожно поставил ее на стекло, на этот раз стараясь не поцарапать и шумно распрощался, сграбастал Ганса за плечи, и они вдвоем вышли из «Переволоков», исчезли в мути дождя.
- Шинигами, ловец душ, и… - Лукас задумался, определяя второго. – Да, кого только не встретишь на свете белом. Сам Ангел Смерти с подручным охотится за Драконом. Жаль, что я не узнаю, чем закончится эта замечательная история… Да, жаль.
27 октября 2006