Принадлежит Иоланте с форума Айила. Выкладывается с ее согласия.
***

Словно по веленью звезд…
Сон ли, явь была тогда:
Мост, построенный из грез
С Дальних Далей в никуда.

Море, мост… решил – иди,
Растворяясь в небесах,
В облаках… А впереди
Небо лишь и пруса.

Парус, облако ль летит;
Небо ль, море ль – не поймешь;
Веришь коли – так иди,
А не веришь – упадешь.

Кто-то верил и мечтал,
Оттолкнувшись от земли,
От Моста отшвартовал
В мир прекрасный корабли.

Может, Кто-то и не прав,
Только в мир, где нет невзгод,
В парус облако поймав,
Он корабль в Мечту ведет.

Пусть же путь его непрост,
Только строил он года
Мост из снов своих и грез,
Чтоб навек уплыть Туда…
***
На песчаных чужих берегах
Волны старый корабль целуют,
Что качался давно на волнах,
Но пал жертвой взбесившейся бури.

Ночь же сшила шелками узор:
На песчаных барханах прибрежных,
Как мираж, незатейливый сон
Парус светом луны шьется нежный

И мужчина в преклонных летах
В яркой рясе уж виден на мечте.
Капли света он держит в перстах
И скучает по морю и качке.

Ветер вновь заиграл в парусах!......
Но пройдет все, что ночь наколдует...
Вновь к утру на чужих берегах
Волны старый корабль лишь целуют...
***
Не бывает рая на земле,
Только знаю место я одно:
Солнце там искрится на волне,
Дарит свое нежное тепло;

Под благоуханием садов,
В тени их причудливых ветвей
Для усталых путников покров
В череде сует безбрежных дней.

Лошадью каурой жизнь моя
По прибойной линии прошла,
Но без проку… Проще говоря,
Смыла след волна и отошла.

Только лишь закрою я глаза,
Чтоб на миг забыться на бегу,
Вижу лес резной, как арганза;
Лошадь с белой «звездочкой» во лбу…

И тоска опять стучит в висок.
Бриз у моря навевает грусть.
Конь, цветущий сад, волна, песок…
Жаль – туда я больше не вернусь.

Сад лишь - отражение меня.
Сохраняет образ мой в веках.
Обратился я теперь в того коня,
Я прапращур крокодилов, черепах
***
Прекраснейший город, спи крепко,
Покоясь под толщею вод...
Сменился триумф новым веком,
Дней лучших прошел хоровод.

Взаправду, наверное, рано
Ты праздновал верх свой над Тьмой...
И вот налетели бураны,
Аплот Света смыли с тобой.

Еще ведь вчера эти крыши
Цветной фейерверк озарял.
Не зная, что станет здесь тише,
Народ веселился, гулял...

Но кто-то вдруг вспомнил Шай'тана
То ль спьяну, то ль как, в суете...
Никто не заметил, как странно
Вдруг ветер подул и везде

На небе вдруг туч много стало,
Суровее стал небосклон.
Кого это все волновало?!...
В ту ночь был залит Тар Валон.

О, как же нелепо, обидно
Сей труд гениальных творцов
Затоплен. И Башни не водно,
Лишь крыши прекрасных домов...
***
Гномик в гости собирал семью
Жил он на поляне , на краю...
Чтоб никто на встрече не грустил,
Он из груши мандалину смастерил
Выпали из груши семена -
Тут уже не резчика вина...
Он бы их, конечно, посадил,
Если бы ножом не повредил...
Но лишь инструмент он свой справил,
Забыл их, на блюде оставил.
Весь вечер тот песни звучали -
В семье юбилей отмечали.
А только закончился вечер,
Задули последние свечи...
К окну отнесли мандалину...
И все улеглись на перину...
Итолько лишь утренний ветер
Ей струны задел на рассвете...
С утра ж проросли семена.
А чья была в этом вина?
***
На траву роса упала,
От воды ползет туман…
Время смутное настало.
-Куда править, атаман?

Атаман с земли поднялся,
Взор свой с озера отвел.
Ночи три не высыпался,
Но силен был как орел.

Оглянулся через спину –
Вся дружина на конях:
Старый чабан, с ним два сына,
Молодой усатый лях,

Всеволод, казах печальный
И опальный князь Иван,
Путник из станицы дальней,
Иностранный капитан –

Сын сестрицы Атамана
И Василий-пастушок
(У него есть два капкана
И причудливый рожок

Очень странный он парнишка),
С ним блондин, все кличут снег,
И цыган с лохматым мишкой –
Все тринадцать человек.

Атаман восточной крови,
Толи турок, толь араб.
В жизни он не знал любови,
Был жесток, суров и храбр.

Не было в дружине лишних.
Их мечей боялись жал
И богач, и пан, и нищий,
Сам король от них бежал.

Даже сотню лучших воев
Бил с дружиною легко,
Сидя на коне Драконе,
Славный атаман Ванхко…

Время смутное настало…
Лях Ивану прошептал:
-На Ванхко лица не стало,
Вновь он ночью сей не спал.

Оглядел Ванхко дружину,
Вскинув голову, сказал:
-Плох я, брацы, скоро сгину –
Сон-покой я потерял…

А туман стелился брегом,
Над водой повисла тишь.
Вдруг раздался голос Снега:
-Ты за что себя казнишь?

Ты силен. В твои-то лета
И о смерти помышлять!!!
Нет, есть недомолвка где-то…
Ванхк, не хочешь рассказать?..

Тут Ванхко, потупив очи,
Бледен стал и крайне грусн.
Вспомнил он бессонны ночи
И слова сорвались с уст:

-Помните село Степное…
Стоит мне глаза закрыть,
Как безумие ночное
Стала часто приходить

Та девчушка в сновиденьях.
Я тогда еще ее
В власти злобы, исступленья
Под ребро пронзил копьем…

Пусть меня терзают черти
Наконечником копья!!!
Сам хочу я той же смерти…
Та девчушка – дочь моя………
***
…и когда не осталось сомнений,
Что живым он не выйдет из боя,
Время замерло лишь на мгновенье,
Чтоб он встретиться мог бы душою
С той, чьи волосы цвета смоли,
Чьи глаза, как морские волны…
Этой женщины очи любовью
Были к воину вечно полны…
Через миг он, сжимая в ладонях
Рукоять у меча боевого,
Пал на землю средь бранного поля,
Не осталось где места живого.

В кулаке сжал он из древесины
Амулет, что весел на ремне.
За мгновенье до горькой кончины
Прошептал он: «Не плачь же по мне!..»
***
В бравой армии под знаменами
Возвращался с победою царь.
Предсказаньями окрыленное
Было войско и сам государь.

Каждый раз эта бабка-провидица
Приходила встречать их из битв,
Говорила царю, что ей видится
На границах и сколько молитв

Им прочесть, чтобы снова с победою
Воротиться в родные края…
Одно лето на дождь было бедное –
Урожай не родила земля.

Вот уже через несколько месяцев
Страшный голод пошел по стране.
И по городу слухи уж бесятся,
Кто повинен в сей страшной беде.

К государю дошли эти новости,
Что провидицей будто б напущена
Та беда на уезды и волости
И что кровь должна ведьме быть пущена.

И решил царь народа послушаться:
Сто солдат из дружин государевых
Он послал к той провидице конницей
И на солнце блестели рапиры их.

Выходила с молитвою бабушка:
«Знаю, знаю, зачем ты пожаловал,
Только зря, государь ты наш батюшка!
Ты меня своей милостью жаловал –

Я служила тебе верой-правдою…»
Тут и рожь зазлатилася колосом.
«Виноват, мать моя, в ноги падаю,
Не послушаюсь впредь сплетни голоса!»
***
Когда умирает феникс

Когда умирает феникс.
Никто не плакал, никто даже не заметил ничего. Он тоже не плакал, пусть ему было больно… Из ран сочилась кровь и тут же шипела, и запекалась на земле, мокрой от дождя. Абсурд. Полный абсурд!..
Боль понемногу уходила… Неужели он умирает? Умирает тихо, незаметно. Как такое может быть! Он всегда знал, что смертен. Я тоже это знала… но с одним отличием: я знала… еще кое-что.
Собираю последние силы, ломая ногти о корни причудливых деревьев, подползаю к нему, еле слышно шепчу ему на ухо: «Неужели… ты уже… сдаешься?»
В ответ он лишь хрипит и стонет.
«Нет, ты можешь! – говорю я ему. – Ты можешь… и должен! Да,… понимаю, больно, но у тебя… сломано одно крыло,… а второе… лишь потрепано… – перевожу дух. – Ты сможешь лететь,… я знаю,… мне ломали,… я летела…»
Он открывает подернутые уже дымкой смерти глаза и поворачивает голову ко мне (я вижу, что каждое движение доставляет ему адскую боль).
– Ты… то… же… со… – закрываю ему рот рукой.
– Тише, тише… не трать силы… я – с тобой! – с большим трудом встаю на ноги, протягиваю ему свою ладонь с измазанными нашей кровью пальцами. – Руку!..
Беру его за слабую кисть, рывком поднимаю его и подхватываю его под локти (при этом чуть не упав сама). Он вскрикивает от боли.
Зарево за деревьями, тем не менее, становится все ярче, и вот уже видны отдельные языки танцующего пламени.
– Надо… торопиться… – бормочу я. Пытаюсь взлететь, но крылья сильно избиты. Они не поднимут двоих. Падаю.
– Не… успе-… ем… – шепчет он еле слышно.
– Помоги мне! – срываюсь я на крик от безысходности.
Он вскидывается, из раны начинает чаще выбиваться пульсирующая кровь, он издает нечеловеческий крик и… взлетает. Я – за ним. Вдруг понимаю, он летит на ОБОИХ крылах! Рвется к затуманенному солнцу. Гляжу на него – его глаза горят необыкновенно жарким пламенем, от дымки смерти не осталось и следа. Неужели началось?
– Куда ты?
– К солнцу.
– Ты упадешь, мы упадем… скоро… Наши крылья слабы, непокорны,… не вытянем. Погибнем.
– Мы уже погибли, – говорит он отрывисто. – Взгляни вниз.
Внизу бушует пламя.
Рассудок медленно отступает. Я теряю сознание. Мое сердце бешено стучит. Но он не дает мне упасть.
– Ты не упадешь, мы умрем раньше.
Не знаю от чего, но его крылья начинают полыхать. Я чувствую, что тоже горю. Он прижимает меня к своей груди, охваченной пламенем.
– Гори со мной до конца! – на последнем издыхании кричит он.
– Это… не… конец… – шепчу я.

Пожар отгорел, его погасил проливной дождь, землю короновала двойная радуга.

Я очнулась на влажной, холодной земле… Я очнулась. Первая мысль: «Он». Я оглянулась по сторонам, неужели я ошиблась?.. О нет!!!...
Нет?
Нет!
Он лежал чуть поодаль. Я подбежала к нему,… нет, я не «подбежала», я опрометью бросилась! Он еще не пришел в себя. Боже, как он был прекрасен в полумраке приближавшегося рассвета! Какое-то время я просто любуюсь им, но после судорожно и хаотично начинаю целовать его червленые щеки, его теплый лоб, не переставая теребя его мягкие волосы, касаюсь губами его чуть солоноватых век над черными густыми ресницами, с упоением целую его холодные, но все же живые руки, нежно, с неподдельным трепетом припадаю к его сухим полуоткрытым губам. Он открыл глаза: «Где я?.. Ты?.. Но как?!»
– Ничего не говори! – шепчу я, слегка отстранившись от его губ.
Долго молчим и смотрим друг другу в глаза.
– Но как?! – повторяет он свой вопрос.
– Я же сказала, что это не конец, – улыбаюсь я.
– Да, но…
– Ты чувствуешь крылья?
– Да. Но при чем тут…
– Так вот, – перебиваю я его, – ты помнишь, мы горели.
– Пламя перекинулось на нас, и мы…
– Нет, Это не пламя перекинулось, это твое сердце загорелось!..
– ???
– Ты – феникс! – еле слышно шепчу я. – Такой же, как и я…
– Ты это знала?!
– Я в это верила, – возражаю я, – это ты знал, знал но…
– …не верил, – продолжает он мою мысль.
Как подобает фениксам, мы воскресли из огня, из собственного пепла. Знаю, звучит ужасно, но это так.
Зачем, не пойму, но наши губы сомкнулись.
– Я люблю тебя так, как никого никогда не любила! – почти кричу я, но получается лишь шептать.
Он отвечает мне долгим и нежным поцелуем, что гораздо лучше и правдивее слов: «Я тоже тебя люблю…»

Когда умирает феникс, никто не плачет. Он умирает красиво, чтоб красиво жить дальше…